На восемнадцатый день после пересадки сердца

28 января 2003 года в операционной межобластного центра трансплантации Запорожской областной клинической больницы было людно. Бригады хирургов тщательно готовились к очередной уникальной операции — пересадке сердца. Вот так же людно,

Подготовила Эльвира Сабадаш, Киев — Запорожье

28 января 2003 года в операционной межобластного центра трансплантации Запорожской областной клинической больницы было людно. Бригады хирургов тщательно готовились к очередной уникальной операции — пересадке сердца. Вот так же людно, вспоминают они, было в 1994 году, когда под руководством директора центра, доктора медицинских наук, профессора Александра Семеновича Никоненко впервые была выполнена трансплантация печени. Да и в 1998 году, когда впервые сделали симультанную пересадку почки и поджелудочной железы, операционная была полна желающих понаблюдать за ходом операции. Мы приехали в Запорожье через восемнадцать дней после того, как операция по пересадке сердца была успешно завершена. Больной — в реанимационном блоке, за ним ведется круглосуточное наблюдение. На просьбу познакомиться с ним, заведующий отделением трансплантации Николай Николаевич Поляков выдал нам халаты, бахилы, маски и отвел к герою репортажа — Владимиру Ивановичу Масалову.

Нашему приходу Владимир Иванович рад. Улыбается: «Сегодня все позади, чувствую себя прекрасно, настроение бодрое, наконец-то появилось желание жить. Большое спасибо всему медперсоналу, хирургам, медсестрам, всем, кто все это время находятся возле меня. Особую благодарность хочу выразить Александру Семеновичу Никоненко, эта операция — его заслуга. Сейчас я всеми силами стараюсь помогать врачам, выполняю все их рекомендации. Чувствую к себе очень теплое, доброе отношение и отвечаю этим людям тем же».

Нельзя не верить словам 45-летнего жителя Веселовского района Запорожской области о наконец-то появившемся у него желании жить. До операции он в общей сложности четыре месяца провел в стационаре областной клинической больницы: выраженная сердечная недостаточность фактически привязала его к постели. Он почти не двигался, малейшая нагрузка вызывала появление отеков, одышку, ухудшение общего состояния. На предложение врачей на какой-то короткий период выписать его домой, пациент отвечал категорическим отказом.

«Во всем мире больные с диагнозом дилатационная кардиомиопатия — наиболее частые кандидаты на трансплантацию сердца, — говорит директор областного центра хирургии и межобластного центра трансплантации, доктор медицинских наук, профессор Александр Семенович Никоненко. — Здесь и думать не надо, нужна пересадка или нет. Другое дело, что благоприятная ситуация для проведения такой операции у нас появилась только 28 января, когда в нашу областную больницу был доставлен пациент с травмой, несовместимой с жизнью, все данные которого идеально подходили для нашего реципиента. Когда врачи констатировали смерть мозга, ангиографическое обследование показало, что кровотока по мозговым артериям нет, мы получили согласие у родственников на забор органов, и вот тут началась интенсивная работа».

Срочно собрали всю команду — хирургов, анестезиологов, реаниматологов, медсестер. Им предстояло в краткий срок осуществить длинную цепочку действий: психологически подготовить больного, сделать мультиорганный забор органов у донора, провести саму операцию по пересадке сердца. Рассказывает анестезиолог кардиохирургической бригады Виталий Алексеевич Собокарь.

— Когда я зашел к Масалову в палату, он сразу все понял, ведь анестезиологи заходят к больным только перед операцией. И как бы человек не ждал этого момента, как бы не готовился к нему, это всегда неожиданно. Он только воскликнул: «Неужели будет операция?!» и тяжело задышал. Потом успокоился, мы долго с ним разговаривали. Когда он ложился на операционный стол, был уже психологически настроен на предстоящую операцию.

Методика мультиорганного донорства в клинике уже отработана при выполнении трансплантации печени и почек, однако забор сердца проводился впервые. Люди чувствовали ответственность, знали, что, в отличие от других органов, сердце не переносит длительной ишемии. А потому одновременно работали две бригады — одна готовила забор сердца, другая — забор почек. Оба забора прошли успешно. Почки положили в специальный консервирующий раствор — густодиол, гарантирующий сохранность их в течение суток. Пересадка почек намечена на 29 января, но сердце ждать не могло. В связи с ограниченным сроком ишемии, его необходимо включить в первые шесть часов после забора.

Как только хирурги убедились, что забор сердца прошел без повреждений, вторая бригада начала доступ к сердцу реципиента. С этого момента наступили самые напряженные минуты, каждая из которых шла не в пользу готового к пересадке органа. Старались делать все максимально быстро, бригада, работающая по выполнению доступа к сердцу, подключила аппарат искусственного кровообращения, и в течение часа сердце было удалено. «Наверное, это можно назвать самым трагическим моментом, — вспоминает профессор Александр Никоненко. — С этой минуты путь назад для нас отрезан. Если при выполнении других операций хирургу можно отступить, сделать какую-то паллиативную операцию, чтобы спасти жизнь пациента, то в данном случае пути назад не было. Даже когда мы пересаживаем почку, и она по каким-то причинам не включается, остается надежда — почка восстанавливается 3-4 недели, а потом начинает работать. Если же не включилось сердце — пациент погиб».

Для бригады хирургов начался еще более ответственный и напряженный период: в максимально короткий срок наложить анастомозы и включить сердце в кровообращение. И это им удалось сделать за 3 часа при положенных 6-8 часах, то есть в то благоприятное время, когда сердце нормально переносит ишемический период. Однако пересаженное сердце все же заставило поволноваться всех участников операции. При любых кардиохирургических вмешательствах после того, как снимается зажим с аорты и начинается перфузия коронарных артерий, сердце практически сразу начинает свою работу. А это сердце включалось очень медленно. Первые 15-20 минут на мониторе появлялись лишь единичные сокращения. Хирурги застыли в напряженном ожидании. Но, в конце концов, оно заработало.

Рассказывает профессор А. С. Никоненко.

— Если сравнивать послеоперационные периоды у больных при пересадке сердца и при стандартных кардиохирургических вмешательствах, то они мало чем отличаются. При пересадке пациент нуждается в проведении дополнительной терапии иммуносупрессивными препаратами, которые препятствуют отторжению органа. Тому, что послеоперационный период у нашего пациента протекал благоприятно, способствовал десятилетний опыт нашего центра трансплантации, заведующего отделением трансплантации Николая Николаевича Полякова; врача-анестезиолога, доктора медицинских наук Сергея Николаевича Гриценко и всей специально подготовленной операционной бригады. При иммуносупрессии есть опасность передозировки — и тогда у пациента возникают инфекционные осложнения, он может погибнуть. Есть и опасность низкой дозировки — тогда может наступить отторжение пересаженного органа. В первые годы мы имели достаточное число осложнений, потому что не было опыта работы с этими препаратами. Сегодня такой опыт есть. Для контроля эффективности иммуносупрессии после трансплантации положено выполнить биопсию сердца, чтобы определить реакцию отторжения. Это достаточно сложная и опасная процедура в ранний послеоперационный период. По поводу медикаментозной терапии и особенностей ведения больного в послеоперационный период мы консультировались с Российским центром трансплантации, имеющим опыт по трансплантации сердца. Мы применяли ультразвуковые методы исследования, позволяющие определить динамику изменения толщины миокарда, и на основании этого судили о реакции отторжения; самые современные иммунодепрессанты (Сандимун в сочетании с Селл-септом, Зенапаксом и преднизолоном). Интересно, что один из них — Зенапакс — впервые использован именно у нас, он подтвердил свою эффективность еще при пересадке почки. Было решено опробовать его действие и у больного после пересадки сердца, и препарат показал себя с самой лучшей стороны. Все эти факторы дали возможность благоприятно пройти самый сложный период, когда новое сердце адаптировалось в организме.

До завершения адаптации еще должно пройти немало времени. Впрочем, у больных с пересаженными органами и в последующем не исключена реакция отторжения, поэтому они постоянно находятся под пристальным наблюдением врачей. При малейших изменениях в состоянии больного требуется специальное обследование. Пока же, по прошествии восемнадцати дней, профессор Александр Никоненко оценивает состояние пациента как удовлетворительное: он неплохо перенес операцию, достаточно активен, сердце работает нормально, частота пульса удовлетворительная. Поскольку сердце иннервировано, оно способно пока отвечать только на гуморальную стимуляцию. Физические нагрузки вызывают сначала одышку, затем — увеличение частоты сердечных сокращений. Однако главное, что подтвердила данная операция — центры, где имеется опыт кардиохирургических вмешательств и трансплантаций, могут выполнять операции и по пересадке сердца. Вот что об этом думает анестезиолог Виталий Алексеевич Собокарь.

— Конечно, пересадка сердца — резонансная операция, но, с точки зрения анестезиологии, она ничем принципиально не отличается от других кардиохирургических операций. Есть только некоторые нюансы, например, нужно уложиться в определенные сроки по времени, отличия — в ведении больного в послеоперационный период. Но самый главный фактор для выполнения таких операций — это стабильная, надежная работа кардиохирургов. Реально же самой сложной операцией является пересадка печени. Я думаю, что это подтвердят хирурги.

— Это, действительно, так, — говорит заведующий отделением трансплантации и хронического гемодиализа Николай Николаевич Поляков. — Самой сложной операцией считается пересадка печени: технически забор печени осуществлять гораздо тяжелее, чем забор сердца. К этой операции мы шли достаточно долго, хотя в принципе были готовы давно. Как обычно, что-то сдерживало. Когда же обстоятельства благоприятствовали ее проведению, решили рискнуть. Слава богу, операция удалась, и пока все идет нормально.

За время общения с участниками операции по пересадке сердца, я то и дело слышала фразу: «К этой операции мы были готовы давно». Поэтому после посещения отделений реанимации, трансплантации и хронического гемодиализа, вернулась в кабинет директора областного центра хирургии и межобластного центра трансплантации, заведующего кафедрой госпитальной хирургии Запорожского медицинского университета, главного хирурга Запорожской области, ректора Запорожского института усовершенствования врачей, заслуженного деятеля науки и техники, лауреата Государственной премии, доктора медицинских наук, профессора Александра Семеновича Никоненко с тем, чтобы продолжить разговор о работе центра и спросить, что же значит быть готовыми к пересадке сердца.

— За десять лет работы центра сделано очень много. Самое главное, что наши специалисты прошли очень хорошую подготовку не только в ведущих центрах Киева и Москвы, но и в центрах мира. Когда мы только начинали организовывать отделение трансплантации, у нас не было даже помещения. Начинали с нуля. Но имели уже тогда полное взаимопонимание и поддержку начальника областного Управления здравоохранения Г. В. Балашова и главного врача областной больницы Е. С. Короленко. Помещение, которое вы сейчас видите, построено по нашему проекту, с помощью наших запорожских предприятий закуплена соответствующая аппаратура. Из госбюджета мы не получаем ничего. Принята государственная программа по трансплантологии, которую мы очень ждали и сами ее разрабатывали. Казалось бы, хорошее событие, приятное. Нас поддержали и губернатор Запорожской области Е. Г. Карташов, и начальник Управления здравоохранения области З. В. Лашкул. Получив, наконец, эту программу, ждали, что наше отделение наконец-то получит дополнительное финансирование за счет госбюджета, а не за счет местных органов власти с его нищим бюджетом. Но не тут-то было. Там черным по белому написано, что центры, находящиеся в столице, финансируются за счет госбюджета, остальные — за счет местных бюджетов. Когда мы пришли со списком, что нужно купить, руководители области за головы схватились. Ведь для того, чтобы обеспечить центр всем необходимым, нужно фактически все финансирование области снять и передать нам. Кстати, если взять регионы, то Запорожье находится в гораздо худшем финансовом положении, чем Днепропетровск, где высокие технологии не применяются. В нашей области живут 100 человек с пересаженными органами, они находятся на иммуносупрессорной терапии, общая стоимость которой в год составляет 350 тысяч долларов. В Днепропетровске таких пациентов всего 16, в других городах — и того меньше. Так кому же больше нужны деньги? Странные вещи происходят и в других областях медицины, например в детской кардиохирургии, которая просто не может развиваться, потому что нет необходимых средств. По всей видимости, мы просто не должны эти программы разрабатывать. Инициатива, что называется, наказуема. Ведь не финансируя эту важную высокотехнологичную отрасль медицины, нам фактически говорят: хочешь работать — работай, тебе и карты в руки.

Вот когда в нашей стране будет существовать страховая медицина, тогда больница будет не попрошайничать, а зарабатывать, потому что больница — то же производство, которое постоянно находится на дотации. Причем, отсюда выходит самая дорогая продукция — здоровый человек. А пока и мы, и те, кто помогли организовать наш центр — завод «Запорожсталь» — работаем на голом энтузиазме. До сих пор наше отделение трансплантации мы называем цехом этого завода. Нам стараются помочь, понимают наши вопросы и проблемы и главный врач областной клинической больницы В. А. Якименко, и начальник областного Управления здравоохранения З. В. Лашкул. Мы находим спонсоров, но это очень тяжелая, нудная работа, иногда от нее устаешь больше, чем от операций. А Минздрав помогает только тем, что не запрещает осуществлять задуманное. Начинаешь делать — тебя сразу же контролируют, требуют отчеты о проделанной работе. В 2000 году на трансплантации, согласно Постановлению Верховного Совета, всем центрам трансплантации Украины было выделено 29 миллионов гривень. Мы их распределили, знали, что купим на эти деньги, а получили всего 9 миллионов и не на центры трансплантации, а на все центры гемодиализа Украины. На следующий год нам пообещали 6 миллионов — мы не получили ни копейки; в этом году — 5 миллионов, но получим мы их или нет, я не знаю.

Материально-техническая оснащенность центра тоже зависит больше от хороших отношений, нежели от государственного финансирования?

— Я уже говорил об отделении трансплантации, так вот, когда мы только начинали, возможность заниматься кардиохирургией нам дали директора завода «АвтоЗАЗ-Daewoo» С. И. Кравчун и «Моторсіч» В. А. Богуслаев. При их поддержке были закуплены аппараты искусственного кровообращения, мониторы и другое оборудование. Сейчас областная администрация подарила нам самый совершенный аппарат УЗИ, с его помощью мы могли следить за работой сердца после трансплантации. Этот аппарат мы приобрели для улучшения диагностики пороков сердца у детей.

Опять-таки, согласно программе по трансплантологии, мы должны ежегодно получать несколько миллионов гривень на развитие материально-технической базы центра. Пока этих денег нет, нет денег и на ремонт оборудования. В отделении хронического гемодиализа стоят 14 аппаратов искусственной почки, которые то и дело ломаются, потому что работают круглосуточно. Закон о трансплантации привел к тому, что мы не можем, как раньше, за счет проведения операций, ежегодно снимать с диализа до 50 пациентов. В прошлом году мы выполнили всего 15 пересадок почек, а поток больных увеличивается с каждым годом. Сегодня больных с почечной недостаточностью в отделении столько, что мы вынуждены работать круглосуточно. В нашей области введены в эксплуатацию еще несколько центров, на развитие которых, правда, нет денег, но и они не в состоянии разгрузить наш центр.

Объясните, пожалуйста, — откуда берутся силы для выполнения такого объема работы?

— А вы знаете, если два человека заинтересованы в какой-то работе и начинают ее делать, — это одно. Когда же рядом много единомышленников, они друг друга стимулируют. Хотят, чтобы задуманное осуществилось, — это совершенно другое. Вот у нас сложилось именно так. Работает какой-то биологический компьютер, который созрел в коллективе и дает возможность поддерживать его работу. Хотя я вам скажу, что очень многие люди ушли: многие, кто прошли у нас подготовку, работают в Германии, Австралии, Америке. Они не темпа работы не выдержали, они не выдержали того неблагополучия, которое сейчас творится в медицине. Молодой врач сегодня получает столько, сколько младший медработник. Это — позорное явление, оскорбление специальности. Я не говорю, что младший медработник должен мало получать, но врач должен получать больше, чтобы быть независимым. В отличие от других специальностей, врач постоянно работает над собой, совершенствуется, читает литературу, изучает компьютер. Не получая свежей информации в течение нескольких месяцев, он начинает работать по старинке.

Мне удалось пообщаться со многими специалистами и с пациентами. Они вас очень ценят за уникальные организаторские способности. Как вы подбираете команду единомышленников?

— У нас работает команда людей, которым по-настоящему интересно и близко наше общее дело. Причем, этот интерес подкрепляется конкретными действиями, что бывает далеко не во всех коллективах. К сожалению, все это перечеркивают мизерные зарплаты. Отстояв сутки за операционным столом, участник операции получает дополнительно 12-15 гривень. Когда мы сделали первую пересадку печени, к нам приехал известный профессор Слапак из Англии, он тоже трансплантолог, но от практики отошел и сейчас является президентом Олимпийских игр людей с пересаженными органами. Осмотрев больного, мы вернулись в кабинет, и он спросил, во что обошлась такая операция. Когда подсчитали, оказалось, что ее стоимость, в общей сложности, составила около 4 тысяч долларов. Он удивился и сказал, что у них пересадка печени стоит от 200 до 300 тысяч долларов. Там каждый врач, задействованный в операции, получает большие деньги за работу — не в пример нашим врачам. На медикаментозное лечение, расходные материалы затраты у нас одинаковые, мы пользуемся тем же инструментарием, теми же материалами, пусть у нас они чуть дешевле. Все остальное — это оплата труда и, надо заметить, тяжелого труда.

Поскольку мы заговорили о необходимости совершенствования знаний, как вы оцениваете уровень профессиональной подготовки наших врачей?

— Образованность наших врачей достаточно высока, и уровень подготовки в наших медицинских вузах выше, чем в других странах. И это, прежде всего, обусловлено тем, что, начиная с третьего курса, студенты уже работают с больными. Но что получается потом? Молодые врачи попадают в больницы, видят уровень, который был еще в прошлом веке, и их стремление к совершенствованию гаснет. За рубежом, окончив медицинскую школу или университет, молодой специалист попадает в шикарные клиники с высочайшим оборудованием и стремится к этому уровню: долгое время учится в резидентуре, чтобы получить допуск к работе с больными. Становится просто обидно за наших студентов, которые по окончании вуза имеют серьезную базовую подготовку, но применить свои знания как следует не могут. Нашей клинике удалось сделать так, чтобы у нас были все высокие технологии, которые существуют в мире: сосудистая хирургия, кардиохирургия, трансплантация. В целом, общая больничная сеть способствует только тому, что молодые врачи, попав туда, опускаются до ее уровня. И пока наше здравоохранение будет работать по остаточному принципу, ничего не изменится. Во всем мире здравоохранение — самый высочайший уровень производства, потому что там все давно убедились: медицина — отрасль, которая обеспечивает национальную безопасность страны. Ни пушки, ни самолеты, а именно здоровый человек. Поэтому во всем мире медицине и ее финансированию уделяется особое внимание.

Александр Семенович, вы провели огромное количество операций, какие из них вам, как хирургу, ближе?

— Я работаю уже 40 лет и рос вместе с теми разделами медицины, которые развивались в нашей стране. Начинал с общей хирургии, работал в районе, где был представлен весь хирургический спектр. Затем в многопрофильной клинике, где считалось, что ассистент должен владеть всеми видами операций, которые выполняются в клинике. Молодой человек, как губка, впитывает в себя все. И чем больше возьмет, тем лучше, полученные в молодости знания остаются на всю жизнь. Поэтому, будучи молодым нужно как можно больше работать над собой.

Из всех разделов хирургии, мне больше всех нравится кардиохирургия. В этом разделе, кроме самой операции, присутствует особое ощущение ритма. Когда ты делаешь резекцию желудка, это хорошая, нужная операция, но там нет такого временного фактора. А операция на сердце — это ритм: ты должен уложиться в отведенное время. Когда работает бригада кардиохирургов, их сразу можно узнать, они работают в определенном заданном ритме.

Я всегда разрешаю присутствовать желающим на операции, хотя по всем законам хирургии присутствие посторонних запрещено. Но есть законы хирургические, а есть человеческие. И я понимаю, если я выгоню их из операционной, у них останется неприятный осадок. Помню, как мы выполняли первую трансплантацию почки. Все специалисты прошли подготовку, было необходимое оборудование. А когда появился донор, отправить почку в Киев — как первый этап работы — оказалось невозможным, нет самолета. В нашей клинике лежала пациентка, которой эта почка подходила (первая пациентка с пересаженной почкой живет уже 11 лет. — Корр.). И мы решили провести операцию у себя. Так вот операционная была заполнена, столько врачей пришли посмотреть на этот процесс. А когда почка заработала, все радовались, словно дети. Будучи на стажировке, мы видели, как американцы, когда включается почка, стучат инструментами или поют песни. Когда впервые пересаживали печень, тоже было очень много народу. Да и сейчас, при пересадке сердца, людей хватало. Пусть смотрят, потому что люди как бы и соучаствуют, и одновременно учатся. Операция, особенно пересадка, это всегда эмоциональное зрелище. Потом, когда она становится стандартной, как сейчас пересадка почки, интерес несколько утрачивается.

Среди хирургов есть люди, профессионализм которых оказал на вас определенное влияние?

— Украина славится, прежде всего, двумя именами — академиками Н. М. Амосовым и А. А. Шалимовым. Их знают во всем мире. И когда я переезжал из России в Украину, я знал, что я еду туда, где работают эти замечательные хирурги. Кроме того, что они достигли вершин хирургии, они и очень талантливые организаторы: сумели создать институты, которые знамениты во всем мире. Куда бы вы ни приехали, все знают Институт сердечно-сосудистой хирургии АМН Украины, да я, честно говоря, другой такой махины и не видел, чтобы в одном месте было сосредоточено такое количество опытных, квалифицированных хирургов, выполнялся такой объем операций. Только благодаря этому институту мы освоили операции на сердце. Наши анестезиологи, перфузиологи и хирурги — все они прошли обучение в амосовском центре. Когда мы начали оперировать на сердце, я попросил приехать академика Г. В. Кнышова, и он вместе со своей бригадой три дня находился у нас в операционной. В течение года к нам несколько раз приезжали хирурги амосовского центра, с которыми мы вместе оперировали. Это — наши учителя, консультанты и помощники. Если у нас сложный пациент, нестандартная ситуация, мы всегда обращаемся за помощью, консультируемся, приглашаем специалистов, чтобы вместе провести ту или иную операцию.

Сегодня мы говорим, что темпы развития хирургии в нашей стране огромны. Вы часто бываете за рубежом, прошли стажировку в мировых центрах, можем ли мы делать то, что делают они?

— В общем-то, спектр хирургических вмешательств, если взять, например, кардиохирургию, у нас идентичен. Но, конечно, ездить учиться надо всегда. Медицина быстро идет вперед, она подвержена постоянным изменениям. Мы были на съезде кардиохирургов, где показывали возможность проведения операций аортокоронарного шунтирования с помощью робототехники. Помню, все смотрели на это с интересом, но и с определенной долей скептицизма, мол, когда это будет. А через год на очередном съезде выступает хирург, который уже выполняет такие операции.

Возможности прогресса обусловлены существующими в каждой стране рыночными отношениями. Медицина, которая находится на дотации, развиваться не может, а та, что попадает в сферу конкуренции и начинает зарабатывать, развивается быстрее. Потому что везде понимают, здоровье — это дорогая вещь. И когда мы находимся в зарубежных центрах, мы видим, какие высочайшие технологии там применяют, насколько хорошо они обеспечены аппаратурой и инструментами. Для пересадки печени у них используют специальный Т-образный стол размером 1х2метра, который полностью заставлен инструментами. У нас же при пересадке печени стоит маленький столик, где лежат 10-15 инструментов. Хорошо это? Не думаю. Универсальный инструмент никогда не заменит специального. Что еще нам необходимо, так это контроль за выполнением протоколов лечения, который должна дисциплинировать страховая медицина. Пока у нас каждый врач имеет свой протокол. Один считает, что инсульт нужно лечить чесноком, другой — тем или другим препаратом. А в это время весь мир для предотвращения инсульта проводит оперативные вмешательства. Так что нам есть, чему учиться.

Александр Семенович, какие операции вы надеетесь осуществить в ближайшее время?

— Вы знаете, если бы нас финансировали в достаточном объеме, мы запланировали бы очень многое. Недавно вместе с профессором В. Ф. Саенко мы были в Японии, в клинике хирурга Танака, который имеет самый большой в мире опыт по пересадке доли печени у человека. Мы работали в этой клинике две недели и за это время увидели 7 или 8 таких операций. Это удивительные операции, когда у отца или матери берут долю печени и пересаживают ребенку. Потом у него печень вырастает до нормальных размеров, нормально функционирует, и ребенок иногда даже не знает, что ему была сделана такая операция, он хорошо себя чувствует. В этом центре выполнено 450 таких операций. Мы видели лица счастливых родителей, которые спасли жизнь своему ребенку, видели фильмы о детях, перенесших операцию. Там работает государственная программа, полностью обеспечивающая эти операции, а значит, и спасение жизни многих детей.

В Украине такие дети, к сожалению, погибают. Так вот, мы надеемся, что, получив специальное оборудование, начнем выполнять эти операции. Конечно, если наше государство заинтересовано в сохранении жизни каждого ребенка, у нас тоже должна работать государственная программа. Но я боюсь, что ее могут принять точно так же, как и те, что мы уже имеем.

Для выполнения таких операций, как в Японии, у нас практически все готово, если в ближайшее время удастся закупить специальный ультразвуковой скальпель, который рассекает печень без кровотечения, мы начнем осуществлять задуманное.

P.S. В одном из ближайших номеров газеты мы продолжим рассказ о работе Запорожского межобластного центра трансплантации.