Алексей Викторов: «Хотелось бы видеть у врачей такое качество, как одержимость»

Этот год для руководителя отдела клинической фармакологии с лабораторией функциональной диагностики Института кардиологии им. Н.Д. Стражеско АМН Украины, члена научно-экспертного Совета Государственного фармакологического центра МЗ Украины, доктора медицинских наук, профессора Алексея Павловича Викторова – юбилейный. Он появился на свет шестьдесят лет назад, 3 мая победного 1945 года.

Рождение сына в столь тяжелое время стало фактически первой победой для фронтовички Марии Павловны Викторовой. Впереди ее, как и весь народ Советского Союза, ожидала вторая и главная победа – окончание Великой Отечественной войны.

– 22 июня 1941 года моя мама сдала государственные экзамены в Киевском медицинском институте, а 23 июня их выпуск был уже на сборном 2-м пункте в Броварах. Молодым врачам даже не успели торжественно вручить дипломы об окончании вуза, на руках у них была только справка. Мама прошла всю войну начальником медицинской службы отдельного железнодорожного батальона, который в трудный начальный период войны отходил в арьергарде, а на переломных этапах часто участвовал в операциях с фронтовой или армейской разведкой.

Одна из специальностей дедушки по маминой линии – фельдшер, он участвовал в Русско-японской войне.

Мне посчастливилось расти чуть ли не с внутриутробного периода в Киевском ордена Трудового Красного Знамени медицинском институте им. А.А. Богомольца (ныне – Национальный медицинский университет. – Авт.). В течение первого года трудной, но уже мирной послевоенной жизни мама работала в библиотеке мединститута, а когда мне исполнился год, перешла на кафедру детских инфекционных болезней, где и проработала всю жизнь.

Мое детство прошло в доме на одной из прекрасных старых улиц Киева, ныне и до 1920 года носившей имя известного промышленника, политического деятеля и мецената Н. Терещенко, рядом со старинным, начала XX века, парком им. Т. Шевченко. Кстати, до 1917 года парк назывался Николаевским, поскольку на месте памятника нашему выдающемуся поэту стоял памятник императору Николаю I. В нашем доме №17 традиционно с довоенных лет проживало довольно много врачей. В период моего детства – известный киевский хирург Д.М. Городинский, в гостях у которого часто бывал его брат – профессор Б.М. Городинский. Они воспитали целую плеяду известных и талантливых специалистов, относившихся к киевской школе хирургов. В этом же доме жила семья профессора Г.А. Абашева-Константиновского, сына известного морфолога, в течение многих лет проработавшего на кафедре гистологии и эмбриологии мединститута. Жила в нашем доме и семья известнейшего украинского невропатолога, академика Н.Б. Маньковского. В 20-е годы все они учились в одной школе, дружили.

Замечательные люди, представители киевской интеллигенции, чудом уцелевшие после войны, окружали нас. Мама, например, занималась в одном классе и дружила, вплоть до его вынужденного отъезда из СССР, с будущим выдающимся советским писателем В. Некрасовым. В послевоенные годы среди знакомых и друзей нашей семьи были известный украинский театральный и кинематографический художник-постановщик Ф.Ю. Фроцевич; популярный украинский комедийный актер А. Сова и другие. Так что меня с малых лет окружали творческие, талантливые, высокообразованные взрослые люди, чем я горжусь и поныне.

– Это было окружение взрослых людей, а что сохранила память из вашего детства?

– Это, скорее, какие-то отрывки. В районе, где проходило мое детство, а это улицы Терещенковская, Пушкинская, Горького, Фундуклеевская (ныне – Б. Хмельницкого. – Авт.), проживали, конечно, очень разные люди, но преимущественно это были остатки дореволюционной и довоенной интеллигенции, хотя добавилось и много приезжих, и это придавало району определенное своеобразие.

Очень много было книжных магазинов, даже три букинистических. В парке им. Т. Шевченко в начале 50-х годов с мая по август, то есть во время летних каникул, разворачивалась детская библиотека – летняя читальня. Так вот, туда постоянно приходили дети и подростки. Чтение объединяло детей из разных семей, даже не совсем благополучных. Объединял и кинематограф. Посещение кинотеатра являло собой ни с чем не сравнимый торжественный ритуал. В те времена демонстрировали много исторических фильмов, произведения классики, известные ленты как отечественного, так и зарубежного кинематографа. Они учили добру, гуманизму, совестливости. Телевидение до середины 50-х годов было практически недоступно.

В те годы среди юношества было широко распространено искреннее стремление к знаниям. Такого относительно большого количества молодых людей, которые не хотели бы знать и уметь, как это происходит сегодня, поверьте, не было. Я наблюдаю за тем, что происходит в современном обществе, и это наводит на очень грустные размышления, хотя и понимаю, что некоторые стандарты устарели.

В памяти остались и безрадостные воспоминания. Например, мне почему-то хорошо запомнилось, как в 1951 году арестовывали моего соседа по лестничной площадке, очень интересного человека, старого большевика, который работал заведующим типографией. Я оказался случайным свидетелем этой картины, поскольку летом почти каждое утро с дворником, тетей Дусей, поливал из шланга тротуар и площадку во дворе. Однажды летом, около 6 утра, у нашего подъезда я увидел две черных «эмки», один человек в черном вывел соседа, двое других ожидали у машин. Слава Богу, он вернулся живым: в 1956 году его реабилитировали. Но эта «картинка» ареста запомнилась мне на всю жизнь.

– А чем вы увлекались в школьные годы?

– Одно время я серьезно увлекался журналистикой, посещал школу юных корреспондентов при газете «Киевский комсомолец», публиковал в ней репортажи и заметки. Обучали меня также игре на фортепьяно – моя мама замечательно музицировала до последних дней жизни. Разучивать гаммы и этюды мне ужасно не хотелось, но, наверное, все дети такие. Правда, уже и забыл, когда садился за инструмент в последний раз... Кажется, это было в одной из командировок и то, что называется, для куража. Занимался греко-римской и вольной борьбой, фехтованием, играл в водное поло. В школе изучал два иностранных языка – английский и немецкий. До сих пор обожаю историю. В нашей семье тяга к ней всегда поощрялась. Свой первый «научный» доклад я сделал в пятом классе именно по истории на тему «Пирамиды и большой Сфинкс». Литературу подбирал в уникальной библиотеке Музея западного и восточного искусства, которую в дар городу наряду с коллекцией картин и скульптур оставила семья Терещенко. Но воочию пирамиды и большого Сфинкса мне довелось увидеть лишь несколько лет назад, о чем в детстве даже и не мечтал.

Вообще, должен сказать, что почти все, чему я успел научиться в школьные годы, в жизни пригодилось. Очень важным считаю, что в нашем доме царил культ книги. Моя мама любила повторять: «Ты должен успеть прочитать до 18 лет все, чем богато человечество, потом будет некогда. Став взрослым, ты в лучшем случае будешь успевать следить за новинками; изредка, если будет позволять время, – возвращаться к тому, что тебе особенно понравилось в юности. На большее времени хватать уже не будет». Это мудрое наставление мамы для своих детей мне воплотить полностью не удалось, поскольку книжная информация начала вытесняться электронной.

По окончании школы я выбрал профессию врача, выбор мой был осознанным.

Окончив школу с серебряной медалью, Алексей Викторов поступил на педиатрический факультет, поскольку семья была во многом связана с педиатрической службой. На первом курсе, как и все студенты, посещал кружок при кафедре анатомии, посчастливилось контактировать с выдающимся морфологом, профессором М.С. Спировым. На кафедре работала замечательная плеяда его сотрудников. А.П. Викторов до сих пор помнит блестящие лекции профессора А.И. Свиридова по эволюционной морфологии, занятия, которые проводила М.П. Сухецкая.

На первом курсе Викторов перенес операцию, ему пришлось не только отрабатывать пропущенные часы, но и, по предложению М.С. Спирова, серьезно поработать в уникальной библиотеке кафедры, фонды которой, кроме современных учебников, составляли книги, изданные в XVI-XVII веках. Довелось молодому студенту прикоснуться к истокам медицинских знаний, оригинальным изданиям трудов известного европейского анатома А. Везалия.

– И лекции, которые читали нам профессора, чьи имена известны в отечественной медицине, и работа в библиотечных фондах, и посещение различных кружков – все это, на мой взгляд, пошло нам, молодым людям, на пользу и послужило хорошим стартом для развития научного медико-биологического кругозора и общей медицинской подготовки. Но какую именно избрать специальность, я ни на первом, ни на втором курсах не знал. Это случилось на третьем курсе после того, как профессор Н.М. Дмитриева пригласила в кружок при кафедре фармакологии. Руководителем кафедры тогда был выдающийся фармаколог и токсиколог, академик Александр Ильич Черкес, один из столпов советской фармакологии, мой учитель. Это был в высшей степени образованный и интеллигентный человек, который еще до 1917 года окончил медицинский факультет Харьковского университета. А.И. Черкес был не только выдающимся ученым, но и человеком энциклопедических знаний и разносторонних интересов. Полагаю, что личность Александра Ильича – это образец учителя в науке.

Я начал посещать кружок и неожиданно для себя понял, что фармакология мне нравится. Мне повезло, поскольку я и многие молодые люди стали современниками интереснейшей эпохи в жизни нашего общества – 60-х годов. В медицине и биологии начался ренессанс генетики, молекулярной биологии, биофизики, бурно развивались другие медико-биологические науки. На всю жизнь я запомнил изумительные лекции известного патофизиолога, члена-корреспондента АМН СССР, профессора Н.Н. Зайко по медицинской генетике, носившие научно-публицистический характер; яркие семинары на кафедре нормальной физиологии профессора Н.И. Путилина, открывающие двери в мир биофизики. Все это послужило причиной тому, что многие студенты в то время хотели совершенствоваться в области фундаментальной медицины.

Меня же «зацепила» за живое наука о механизмах действия лекарств – фармакология. Как кружковец, я был прикреплен тогда к аспиранту, а ныне – известному украинскому фармакологу, члену-корреспонденту НАН и АМН Украины, профессору И.С. Чекману, который свои исследования по диссертации, кроме будней, нередко проводил по субботам и воскресеньям. Вспоминаю, как на ул. Пушкинской, 22, где тогда находилась кафедра фармакологии, мы вместе ставили энциклопедический опыт – знаменитое изолированное сердце лягушки по Штраубу. К нам присоединялись и другие студенты-кружковцы. Такая традиция на то время существовала во многих научных коллективах и центрах, не только в медицинских. К сожалению, сегодня многие лаборатории после окончания рабочего дня пусты, дух молодежного подвижничества угас.

Свои первые экспериментальные исследования я проводил, изучая ингибиторы моноаминоксидазы. Конечно, мне по-прежнему были интересны и другие медицинские дисциплины, ведь фармаколог – это врач, который владеет знаниями о лекарствах лучше других. На 4-5-м курсах института фармакология стала приоритетным направлением, которому я старался уделять максимум времени. Вопрос о том, кем стать, был решен.

После института А.П. Викторову предложили пойти в аспирантуру на кафедру академика А.И. Черкеса. Молодому ученому предстояло заняться очень интересным направлением – экспериментальной педиатрической фармакологией. Исследования в этой области в бывшем Советском Союзе проводились только в Ленинграде и отчасти в Ташкенте, да и за рубежом не были широко развиты, и работать приходилось на крохотных новорожденных экспериментальных животных. Учитывая, что лабораторное животноводство по сей день остается нерешенным вопросом, можно представить, насколько организационно и методически сложно его было решать в те годы.

– В рамках педиатрической экспериментальной фармакологии мне довелось заниматься сердечными гликозидами – это традиционно основное направление школы А.И. Черкеса, которое остается приоритетным и в настоящее время. Моя кандидатская диссертация была посвящена применению сердечных гликозидов в раннем детском возрасте, докторская – исследованию адренергических и антиадренергических средств в раннем постнатальном периоде. Спустя несколько месяцев после защиты докторской меня включили во Всесоюзную проблемную комиссию АМН СССР, которая по заданию Президиума АМН СССР должна была активизировать исследования по педиатрической экспериментальной фармакологии. Однако через несколько лет судьба распорядилась иначе.

Получив признание как специалист в области экспериментальной фармакологии, мне пришлось заняться совершенно другими вопросами, причем, как говорится, с нуля. В начале 1982 года меня пригласил ректор мединститута, профессор С.С. Лаврик, который сообщил, что ректорат поручает мне в короткий срок (до начала цикла занятий оставалось чуть больше двух недель) организовать преподавание клинической фармакологии для студентов шестого курса лечебного и педиатрического факультетов. Для меня это была полная неожиданность: не было ни учебников, ни учебных программ, ни тематических планов. Объем работы был огромным, мне удавалось отдыхать не более двух часов в сутки. Но как бы то ни было задание я выполнил, создал методическую и учебную базу, подобрал коллектив молодых преподавателей, коллег и единомышленников, с которыми мы пережили первый этап становления клинической фармакологии, как новой учебной дисциплины. Они сегодня работают в Национальном медуниверситете: доценты Л.И. Голопыхо, А.П. Рыбак, к сожалению, ушедший из жизни А.В. Щербак и работающий уже несколько лет в далекой Австралии П.А. Ангелуца. Всем им я бесконечно признателен.

– А из экспериментальной фармакологии пришлось уйти?

– Да, поначалу еще оставались прежние задачи и обязанности, но довольно быстро пришлось окунуться в новую научную, организационную и педагогическую жизнь. Конечно, переворачивать заполненную тобой страницу и начинать с чистого листа не всегда легко, но это эмоции того времени. Сейчас я счастлив, что в клинической фармакологии мне тоже удалось кое-чего достичь.

Сначала нужно было, как представителю головного учебного заведения Украины и Советского Союза, помочь организовать и ввести курс обучения по клинической фармакологии во всех медицинских и фармацевтических вузах республики. В 1988 году в Украине, первой в СССР, вышел «Справочник по клинической фармакологии и фармакотерапии» под редакцией профессоров А.И. Пелещука, О.А. Пятака и И.С. Чекмана – труд большого коллектива клиницистов и фармакологов. Вскоре были изданы созданные моими сотрудниками методические пособия для преподавателей и студентов, которые используются и до настоящего времени.

Нам удалось организовать преподавание в клиниках, где обучались субординаторы, чтобы клиническая фармакология, как отмечал один из ее основателей академик Б.Е. Вотчал, преподавалась у постели больного. На кафедру потянулись клиницисты, что стало еще одним шагом в развитии науки. Меня включили в состав Проблемной комиссии АМН СССР по клинической фармакологии, где я работал и учился у замечательных и авторитетных людей: профессоров К.М. Лакина, Ю.Б. Белоусова, Н.Н. Карнищенко, В.Г. Кукеса, В.А. Гуселя и других. Мне пришлось много ездить по миру, знакомиться с тем, как эта отрасль знаний развивается в других странах. Ежегодно в одной из стран СЭВ в те годы проводились симпозиумы по клинической фармакологии в целях обмена опытом и взаимопомощи для усовершенствования научной и педагогической работы. Я много общался с именитыми клиническими фармакологами СССР. Творческие и человеческие связи, заложенные тогда, мы поддерживаем и поныне.

Профессор А.П. Викторов твердо уверен – работа в области клинической фармакологии не только значительно расширила его знания, поскольку приходилось много читать, вникать в новые понятия, но и позволила внедрить много нового на практике. С 1972 года Алексей Павлович Викторов – заместитель декана, с 1981 по 1989 год – декан по работе с иностранными учащимися, а в 1992 году министр здравоохранения Украины Ю.П. Спиженко пригласил профессора А.П. Викторова возглавить отдел науки Министерства здравоохранения молодой украинской державы.

– Признаюсь честно, хорошего чиновника из меня не получилось. Я и раньше считал, что педагоги, исследователи, профессора должны заниматься своим делом на кафедрах. Возможно, руководить учебными заведениями, исследовательскими институтами или центрами, но становиться менеджерами – чиновниками высшего звена, продвигаться по административной лестнице – это не их стезя. Управление отраслью – это уже другая ипостась. Конечно, я успел даже внедрить ряд полезных для исследователей административных инноваций, но надолго в «коридорах власти» не задержался.

– Потом, если не ошибаюсь, была работа по созданию Фармакологического комитета?

– Совершенно верно. Сначала в середине 80-х годов при Минздраве УССР была создана Фармакологическая комиссия, ставшая прообразом будущего Фармкомитета, для решения конкретных вопросов по медицинскому применению лекарств, поступавших в больших количествах в рамках гуманитарной помощи в Украину после аварии на ЧАЭС. В Комиссии работала большая группа известных украинских фармакологов и клиницистов.

Фактически начинался третий этап моей профессиональной жизни. Меня назначили заместителем председателя вновь созданной организации, а в 1996 году поручили в составе Фармкомитета организовать Центр по изучению побочного действия лекарств, позднее в соответствии с международными требованиями преобразованный в отдел Фармнадзора, который занимается вопросами безопасности лекарственных средств при их медицинском применении. Этим я занимаюсь по сей день.

В 1995 году меня пригласили возглавить отдел клинической фармакологии Института кардиологии им. Н.Д. Стражеско АМН Украины. История этого подразделения уходит в 30-е годы и связана с деятельностью основателя института, выдающегося отечественного ученого и врача, академика Н.Д. Стражеско. Сегодня это уже большой отдел с лабораториями фармакокинетики, функциональной диагностики, отделением фармакотерапии, где трудится большое количество сотрудников: от химиков-аналитиков до клиницистов, которые выполняют значительный объем работы – от повседневной клинической до испытаний лекарственных средств, изучения их безопасности.

Я согласен, что сейчас, к сожалению, есть определенные трудности для развития науки, особенно ее новых направлений, требующих значительных финансовых затрат. Но вместе с тем есть и позитив: мы учимся, как надо работать в различных направлениях клинической фармакологии, готовим условия для развития этой необходимой области современной медицины.

– Алексей Павлович, медицине в целом и фармакологии в частности присуща большая доля консерватизма. На ваш взгляд, определенный элемент творчества все-таки уместен?

– Я считаю, что в процессе взросления человек должен становиться консервативнее. Я не против эмоций, я – против экстремизма. В мире существуют разные формы реформаторства. Реформатор должен осознавать свои действия, осуществлять их профессионально и аргументированно, а может скрывать недостаток своего потенциала под личиной реформаторства. Иногда этот камуфляж воспринимается, как единственный путь к прогрессу. Это губительный и неприемлемый путь.

В современную медицину, благодаря клинической фармакологии, пришли точность и значительная определенность. Возьмем, к примеру, фармакологические справочники начала или середины XX века, где дозовый режим лекарств указывался в виде эмпирических средних значений. Врачам следовало во многом полагаться на интуицию, опыт, знания при выборе дозового режима для больного. В настоящее время есть возможность точно рассчитать параметры для конкретной клинической ситуации. Это – огромный переворот, который произошел как в фармакологии, так и в медицине в целом. По признанию ВОЗ, 80% современной медицинской помощи – помощь медикаментозная, и на нее ложится особая ответственность. В этом смысле медицина и все, что с ней связано, становится более точной отраслью наших знаний о человеке.

Лет 20-25 назад А.П. Викторов по заказу солидного всесоюзного журнала написал статью о вреде самолечения. Многое из того, что там было написано, не потеряло своей актуальности и в настоящее время. Однако, как утверждает А.П. Викторов, ряд акций, которые проводились в то время, являлись попытками правительств разных стран переложить заботу о всевозрастающей стоимости здравоохранения на население. Причем обоснование этим действиям было вполне логичным и полностью отвечало гуманитарным и социальным задачам государства.

К примеру, известный лозунг «бегом от инфаркта» оказался не вполне действенным. Человечество от инфаркта не убежало, зато корпорации, выпускающие спортивную обувь и одежду, стали больше зарабатывать и, соответственно, отчислять в казну больше налогов, которые правительства могли использовать в государственном секторе здравоохранения. Позже в моду вошли различные диеты, гипохолестериновые и прочие – «раскручиваются» до сих пор. Население продолжает покупать дорогостоящие диетические продукты, которые иногда в несколько раз дороже обычных, не получая при этом никакой реальной профилактической пользы. Доходы пищевых корпораций значительно возросли, а вместе с ними увеличились отчисления в государственный бюджет, часть из них тоже используется на здравоохранение. Тенденция «назад к Гиппократу», в 80-х годах постулирующая самолечение, также переложила значительную часть заботы государства о здоровье на население. Доходы от продаж безрецептурных лекарств также поступают в бюджет, поддерживая в том числе и государственные расходы на здравоохранение. Выигрывает ли при этом обычный гражданин, пациент, оценить трудно.

– Со времен Римской империи считалось, что существует два вопроса, в которых разбираются ее подданные, – как управлять империей и как лечить. Мы должны в первую очередь развивать культуру наших граждан, в том числе и санитарную. Людей надо максимально информировать обо всем, что касается их здоровья, а государство должно поощрять это разными методами. Как пример, можно привести листочки-вкладыши, которые находятся в упаковках многих лекарств, с описанием молекулярных механизмов действующего вещества. Нашим гражданам необходима другая информация, связанная с приемом лекарств. Как принимать лекарство, чтобы извлечь максимальную пользу, и чего не следует делать во избежание негативных последствий.

Возвращаясь к тому, о чем мы вели разговор: чего в медицине должно быть больше, консерватизма или творчества, я вновь склоняюсь к консерватизму. Исследователи лекарственных средств не должны быть очарованы мифами, от них требуются четкость, ясность и планомерность действий, прагматический подход. Мы не имеем права белое называть черным и наоборот. Например, фармакологи прекрасно осознают, что любое растение – совокупность зачастую неизвестных нам химических соединений, пытаясь синтезировать их вне живой системы, мы создаем не «дар природы», а новый химический продукт, отвечающий современным требованиям лекарственных средств.

Вместе с тем, конечно, хотелось бы видеть в людях, которые работают в разных областях медицины, такое качество, как одержимость. К сожалению, я уже давно не вижу юных дарований, которые просиживали бы в лаборатории дни и ночи ради познания. Впрочем, сегодня мир стал более прагматичным во всех сферах человеческой деятельности.

– Не значит ли это, что утрачивается связь поколений?

– Нет, пока еще не утрачивается, поэтому попытки разделить поколения на «старых» и «новых» – это сложности любого переходного периода. Связь поколений всегда была, есть и будет. Весь мир, например, сейчас говорит о доказательной медицине, а ведь она была сформулирована выдающимся клиницистом, профессором С.П. Боткиным, который получил в Европе несколько докторских дипломов, он призывал врачей постоянно учиться и пополнять свои знания. Сейчас – это один из главных постулатов доказательной медицины.

К сожалению, в силу определенных обстоятельств на какой-то период приток талантливой молодежи в науку существенно уменьшился. За учеными в возрасте 30-40 лет образовалась своеобразная «дыра», наверстать кадровые упущения уже практически невозможно. Во времена СССР принцип отбора молодых людей, возможно, не всегда был справедлив, но потенциал будущего ученого серьезно принимали во внимание. Сейчас механизма отбора нет, поскольку престиж этого вида деятельности существенно снижен.

Мне кажется, что в сложившейся ситуации надо более бережно относиться к ученым старшего поколения, которые в состоянии учить молодежь, готовить кадры. Это – не реверанс в сторону возрастного эгоизма, а веление времени. Ведь сколько талантливых молодых и не очень молодых людей безвозвратно покинули страну?

– Безрадостную картину, честно говоря, вы нарисовали. Но у вас лично ученики есть?

– Конечно, у меня есть ученики и последователи, но той обоймы совсем молодых, которые необходимы для селекции, нет. Нет конкуренции, талантов, тщеславия молодых исследователей. Это необходимо и это здорово. Полагаю, что это – все же временное явление. Я вижу уже активное «шевеленье» в этом направлении. Другое дело, что нужно уделить проблемам больше внимания, так как многое упускается, а это неприемлемо для будущего нашего народа.

На работе профессор А.П. Викторов ежедневно в 8.00, весной и летом может приехать на полчаса раньше. Говорит, что в эти 1,5-2 часа до начала рабочего дня может спокойно поработать – не отвлекают. Поскольку жизнь современного научного руководителя достаточно многолика и разнообразна, то вопросы приходится решать разные, мелкие и крупные, начиная с ремонта помещения, заканчивая серьезными научными исследованиями. Не успел оглянуться, а день уже прошел. Друзья Алексея Павловича шутят: «В свободное от работы время Викторов любит ходить на работу».

– В каждой шутке есть доля правды. Не могу сказать, что я в высшей степени трудоголик, но в выходные, действительно, иногда с удовольствием прихожу на работу. Почему? Вот мы с вами сидим, общаемся в довольно спокойный день. Это – большая удача, обычно в отделе суета сует. Объем работы никогда не уменьшается, наоборот, возрастает. Брать работу на дом не всегда хочется, а нерешенных вопросов к концу недели остается немало. Вот и приходится в выходные работать, в это время меня никто не отвлекает. Кроме того, как человек ленивый, я знаю, что поработал какое-то время, надоело, я поднялся и ушел с удовлетворением от того, что с пользой провел время. Ощущать определенную степень свободы для меня очень важно.

– Выходит, что такое понятие, как свободное время, для вас не существует?

– Даже если свободное время появляется, я им пользоваться, пожалуй, не умею. Раньше в свободное время любил читать, сейчас, должен признаться, книгу в руки беру не часто, успеваю просматривать только то, что касается работы. Но, если появляется возможность, я с огромным удовольствием куда-либо уезжаю. Люблю командировки, независимо от того, куда ехать: по Украине, в страны СНГ или за рубеж. Ездить приходится много, но самое интересное, что до сих пор остается несколько регионов нашей страны, где я еще никогда не был.

В отпуск обязательно куда-нибудь уезжаю. Причем чем старше становлюсь, тем больше ощущаю страсть к путешествиям. Во время поездки мне интересно абсолютно все. Любопытно, как ведут себя люди на улицах, в бытовых ситуациях, пытаюсь понять, что им нравится, что раздражает, в чем они похожи на нас и чем отличаются. Иногда я просто останавливаюсь на улице и рассматриваю прохожих.

Перемещаясь из страны в страну, наблюдая, как меняются большие и малые «декорации», люди, их поведение, я отдыхаю. Сидеть на одном месте для меня пока тяжело. Мне достаточно того, что приходится постоянно быть ограниченным в пространстве на рабочем месте: в институте могу подняться разве что со второго этажа на шестой, в клинику отдела, по городу – в транспорте. Путешествия – это прекрасная динамика жизни.

– В жизни вы – оптимист?

– В целом, да, но иногда посещают и грустные мысли. Помню, еще при советской власти я приехал на конференцию в г. Пльзень (Чехословакия), и нас повезли посмотреть Центр клинической фармакологии. Увиденное, конечно, задело за живое. Чем мы хуже? Почему у нас в стране все иначе? Этого нет, того не достает... Хотя я и дожил до того, что во многих клинических центрах АМН Украины, в вузах есть подразделения, кафедры и курсы клинической фармакологии. И этим доволен.

В силу многих обстоятельств наша страна всегда с большим напряжением двигалась к прогрессу, сейчас происходит очередной исторический всплеск. Поставлена очень высокая планка, которую одолеть в одночасье, с точки зрения исторических закономерностей, трудно. Для достижения поставленных целей необходим большой труд всего общества и, очевидно, не одного поколения. В конце концов, Западная Европа к своему нынешнему статусу шла более пятисот лет, и этот путь для большинства европейских народов не был устлан розами.

Я твердо знаю, что сегодня от всех нас требуется желание и умение трудиться. Каждый должен понимать, во имя чего он трудится, и получать удовольствие от работы. Как только человек начинает испытывать отвращение к труду, это – конец личности. И наибольшего напряжения, безусловно, потребуют ближайшие 10-20 лет. Для каждого из нас – это большой отрезок жизни, а для истории – даже не мгновенье. Но иного выхода нет.