В медицине не должно быть равнодушных людей

Член-корреспондент НАН и АМН Украины, заслуженный деятель науки и техники Украины, лауреат Государственной премии Украины, заведующий отделом эндокринологии, репродукции и адаптации Института эндокринологии и обмена веществ им. В.П. Комисcаренко АМН Украины, главный научный сотрудник Государственного фармакологического центра МЗ Украины, член Комиссии по биоэтике при Кабинете Министров Украины, член Наблюдательного совета ВАК Украины, доктор медицинских наук, профессор Александр Григорьевич Резников – широко известен в научном мире.

Его вклад в фундаментальную медицину признан в Украине и далеко за ее пределами. Перу ученого принадлежат около 400 научных работ, в том числе 17 монографий и учебников.Придя на интервью к Александру Григорьевичу, первое, что мне бросилось в глаза, это разнообразные иллюстрации на стенах кабинета: изречение академика Ландау, индуистский символ, репродукция картины Леонардо да Винчи «Мадонна с младенцем», множество фотографий. Естественно, я попросил прокомментировать их.

– Репродукцию «Мадонны» я приобрел в Эрмитаже. Ей столько же лет, сколько нашему отделу, который был создан в 1973 году (вначале в качестве лаборатории) по инициативе основателя института – академика В.П. Комиссаренко. Решение об организации лаборатории по времени совпало с защитой моей диссертации, выполненной при его консультировании. Хотя на тот момент я был самым молодым доктором медицинских наук в Украине, мне было предложено возглавить ее. Это символизировало главную проблему, которой занимается наш отдел – репродуктивное здоровье, то есть здоровье матери и плода, физиология и патология индивидуального развития организма. Со временем появились и другие направления, например, проблемы адаптации и стресса, эндокринной фармакологии, в том числе фармакотерапии рака предстательной железы. Сегодня наш отдел, состоящий из двух лабораторий, так и называется – эндокринологии репродукции и адаптации.

Иероглиф «Ом», на который вы обратили внимание, символизирует вселенский разум. Это – атрибут индуизма. Он мне дорог еще и тем, что его подарил внук. А находящийся рядом рисунок лошади – творение моей дорогой внучки. Что касается изречения Льва Ландау, то я всю жизнь стремился к тому, чтобы его слова были нашим девизом: «Ввиду краткости нашей жизни, мы не можем позволить себе роскошь заниматься вопросами, не обещающими новых результатов». Лучше, пожалуй, не скажешь. Сколько сил и ресурсов тратится на решение вопросов, которые, на самом деле, не заслуживают внимания. А фотографии напоминают мне о многочисленных друзьях и коллегах, здравствующих и ушедших из жизни.

– Расскажите, пожалуйста, о себе. Где вы родились? Как сложилось, что вы посвятили свою жизнь медицине?

– Я родился в Одессе в 1939 году. Отец был агрономом, мать работала акушером-гинекологом. Детские воспоминания связаны, в основном, с войной. Отец ушел на фронт. Когда моя семья эвакуировалась в Сибирь, поезд, вышедший из Одессы, обстреляли фашисты. Было много погибших, и наша семья чудом осталась жива. В эвакуации мы жили в бывшем городе Сталинске Кемеровской области, ныне Новокузнецк, где находился знаменитый Новокузнецкий металлургический завод. После войны за нами приехал отец, выживший в той страшной войне. Я до сих пор не могу найти ответа, почему, пройдя всю войну, получив шесть ранений, он погиб через несколько месяцев от саркомы, развившейся вследствие множественных переломов после автокатастрофы. Ему было всего 49 лет.

Так что, меня растила мать, и моим интересом к медицине я обязан именно ей. Со школьных лет я читал медицинскую литературу, первые роды случайно увидел в четыре года в роддоме, куда мама была вынуждена иногда брать меня во время ее дежурств. Уже в школьные годы, которые проходили в Одессе, я с интересом рассматривал принадлежащие маме учебники по акушерству и гинекологии. Школу я закончил с золотой медалью и по собеседованию поступил в Одесский медицинский институт им. Н.И. Пирогова. Сейчас он стал университетом и по непонятной мне причине перестал носить имя этого великого хирурга и ученого.

В моей небольшой библиотечке была книга под названием «По дорогам науки». Прочитав ее, я буквально «заболел» теоретической медициной – физиологией, патологической физиологией. В институте кафедру нормальной физиологии возглавлял Ф.Н. Серков, которого я считаю своим первым учителем. Сейчас ему 96, он – академик НАН Украины, блестящий нейрофизиолог. В то время он вел научный кружок при кафедре, в котором я достаточно интенсивно работал. Поводом для моей первой студенческой научной работы стал курьезный случай. Однажды на лекции Филипп Николаевич рассказывал, как висцеро-висцеральные рефлексы замыкаются в спинном мозге, а ассистент демонстрировал гастро-кардиальный рефлекс Гольца. Суть его заключается в том, что после поколачивания по брюшку лягушки у нее возникает брадикардия. При разрушении спинного мозга рефлекс должен был исчезнуть. К удивлению всех присутствовавших этого не произошло. Естественно, последовали ироничные замечания студентов. И когда я пришел в кружок, профессор предложил мне выяснить, почему не всегда при разрушении спинного мозга исчезают рефлексы. В результате проведенных экспериментов это наблюдение подтвердилось. Филипп Николаевич согласился с предположением, что все дело в так называемых аксо-аксональных рефлексах, когда импульс из рецепторов периферического звена рефлекторной дуги распространяется по аксону в антидромном направлении, а замыкание происходит в нервных ганглиях стенок желудка и кишечника.

В мединституте у нас были замечательные преподаватели старой закалки: инфекционист Л.К. Коровицкий, терапевт – академик М.А. Ясиновский, анатом Ф.А. Волынский, гистолог С.Д. Шахов, микробиолог С.М. Минервин, биохимик Д.А. Цуверкалов. К сожалению, я не застал академика В.П. Филатова, а лишь участвовал в его похоронах в 1956 году. У нас преподавал его ближайший ученик – С.Ф. Кальфа, возглавлявший кафедру офтальмологии.

Со временем я пришел к убеждению, что самое интересное в медицине – изучение причин и механизмов развития болезней, чем и занимается патологическая физиология. И я перешел в научный кружок при кафедре патофизиологии, возглавляемой профессором Николаем Никифоровичем Зайко (в будущем – член-корреспондент АМН СССР, заслуженный деятель науки и техники). Я навсегда запомнил эпизод, ярко характеризующий его. Однажды в моем присутствии раздался телефонный звонок министра здравоохранения, который предложил ему баллотироваться в действительные члены АМН СССР. Николай Никифорович ответил на это: «Вы знаете, сколько мне лет? В этом году исполняется 70, нужно давать дорогу молодым». Сегодня вы услышите от кого-нибудь такие слова? Вряд ли.

Николай Никифорович привез из Йенского университета, где он организовал первый в ГДР Институт патологической физиологии, новаторскую на то время идею – изучение проницаемости гематоэнцефалического и гематоофтальмического барьеров радиоизотопным методом. На кафедре он вместе с профессором Кальфа изучал патогенез глаукомы, и мне было предложено заниматься проблемой регуляции глазного давления и гистогематических барьеров. Я, конечно, согласился, но попросил, чтобы работа была связана с эндокринологией. Дело в том, что после прочтения книги М.М. Павлова «Физиология и патология желез внутренней секреции» я заинтересовался именно этим разделом биологии и медицины. Мои студенческие опыты были посвящены роли гормонов надпочечников в регуляции проницаемости гематоофтальмического барьера и внутриглазного давления. Тогда же я познакомился и с молодым ассистентом кафедры, ныне академиком АМН Украины и членом-корресподентом НАН Украины  Геннадием Михайловичем Бутенко.

Экспериментируя на кошках, собаках и крысах, нам удалось обнаружить посттравматическую первичную реактивную гипотонию глаза, тогда как раньше считалось, что первичная реакция на контузию – это повышение внутриглазного давления. Работа, посвященная динамике изменения глазного давления в результате контузии глаза, была моей первой научной публикацией, появившейся в студенческие годы в «Офтальмологическом журнале».

Еще до окончания мною мединститута профессор Н.Н. Зайко переехал в Киев, где возглавил кафедру патологической физиологии. Моей научной работой продолжала руководить доцент С.М. Минц, впоследствии профессор и заведующая кафедрой патофизиологии в Ивано-Франковском мединституте. Однако Н.Н. Зайко продолжал интересоваться моей работой, и еще до окончания учебы в мединституте он предложил подытожить результаты в виде кандидатской диссертации. Ни тогда, ни позже я не встречал другого ученого, который бы так опекал и поддерживал молодых исследователей. К окончанию учебы у меня уже был собран фактический материал, наполовину написана диссертация, но судьба распорядилась иначе. Так как из числа выпускников вузов в аспирантуру направляли исключительно активных общественных функционеров, к компании которых я не имел чести принадлежать хотя бы в силу занятости научной работой, меня направили на работу в сельскую местность. Я работал с 1962 по 1965 год заведующим врачебным участком и главным врачом Сухоеланецкой больницы Николаевской области, о чем нисколько не жалею. На вызовы нередко ездил верхом на лошади за многие километры. Построил новую больницу. Это была настоящая школа жизни, с трудностями и даже приключениями. Моя жена, Людмила Алексеевна, перевелась на заочное отделение в Одесском университете, и мы вместе преодолевали сложности новых и непривычных для городских жителей условий жизни. В этот период я дописал диссертацию, сдал кандидатские экзамены и защитил работу в Хирургическом совете Киевского медицинского института им. А.А. Богомольца. Она называлась «Экспериментальные данные о роли надпочечников в регуляции внутриглазного давления» (руководители – Н.Н. Зайко и С.М. Минц).

Защита прошла успешно. Вечером того же дня Николай Никифорович сообщил мне, что в Киеве под руководством академика Василия Павловича Комиссаренко создается НИИ эндокринологии и обмена веществ, отпочковавшийся от Института физиологии им. А.А. Богомольца. Я был знаком с трудами академика, многие из них были посвящены гормонам надпочечных желез. На следующий день произошла наша встреча, и Василий Павлович предложил мне должность старшего научного сотрудника в руководимой им лаборатории патофизиологии. Так как я никогда не работал в научно-исследовательском институте, это предложение несколько огорошило меня, и я попросил зачислить меня в качестве младшего научного сотрудника.

– Чем предложил заниматься вам в НИИ эндокринологии и обмена веществ профессор Комиссаренко?

– Василий Павлович, будучи человеком творческим, без каких-либо диктаторских амбиций и мелочного контроля, предложил на выбор несколько тем для научной работы. Я занялся проблемой создания и внедрения ингибиторов коры надпочечных желез, решение которой позволило бы бороться с такими тяжелейшими заболеваниями, как болезнь и синдром Иценко-Кушинга, рак коры надпочечных желез и другие. К тому времени существовали некоторые предварительные данные о том, что дериват пестицида ДДТ-орто, параизомер ДДД (дихлордифенилдихлорэтан) оказывает цитостатическое действие на кору надпочечников. Совместно с Институтом хлора АН УССР наши химики синтезировали несколько ингибиторов, которые исследовали в лаборатории. Это была трудоемкая экспериментальная работа по изучению влияния новых препаратов на структуру надпочечных желез, синтез и секрецию кортикостероидных гормонов. Мы создавали и осваивали новые сложные методики. Работа мне нравилась своей непосредственной нацеленностью на нужды практической медицины. Было налажено промышленное производство ингибиторов надпочечных желез (хлодитан), проведены клинические испытания. Итогом научной работы стала публикация нескольких научных трудов, в том числе и за рубежом, что в те годы было редкостью. В.П. Комиссаренко и я издали в 1972 году большую монографию – первую в мире по данной проблеме. За создание и внедрение в медицинскую практику противоопухолевых препаратов в 1976 году наша работа была отмечена Государственной премией УССР в области науки и техники. Моя докторская диссертация «Характеристика и механизм действия о,п'ДДД и других ингибиторов функции коры надпочечных желез» также была посвящена этому вопросу.

Вскоре после защиты Василий Павлович предложил мне создать и возглавить лабораторию нейрогормональной регуляции размножения, в 1991 году ее преобразовали в отдел после того, как мой ученик Степан Васильевич Варга защитил докторскую диссертацию и стал руководителем лаборатории экспериментальной андрологии. В начале 70-х мне удалось напасть на «золотую жилу» – изучение вопросов половой дифференциации мозга. Выяснилось, что именно гормоны программируют развитие мозга во внутриутробном периоде развития плода и в первые дни после рождения. Таким образом, когда организм достигает половой зрелости, физиологические нейроэндокринные системы, обеспечивающие секрецию половых и других гормонов, функционируют в нужном режиме. Если есть гормональный дисбаланс, плод рождается без видимых аномалий, но с серьезными функциональными нарушениями, которые выявляются значительно позже, после полового созревания, а иногда и раньше. Например, часть случаев синдрома поликистозных яичников и других форм ановуляторного бесплодия, нарушений менструального цикла, полового поведения (гомосексуализм) связаны с гормональными отклонениями в период внутриутробного развития. Изучив в эксперименте патогенез этих расстройств, мы нашли способы их профилактики. Были разработаны новые оригинальные теоретические концепции, например, представление об автомодификации клеточной реактивности, нейрохимическая теория половой дифференциации мозга, гормонально-нейротрансмиттерного импринтинга нейроэндокринной системы в раннем онтогенезе, о роли нейротрансмиттеров как индукторов клеточной дифференцировки и т.д. Концепции эти признаны в мире, меня и мою ученицу – доктора биологических наук Н.Д. Носенко – отметили в 1997 году премией АМН Украины в области теоретической медицины.

Еще раньше, в 1983 г., моя монография «Половые гормоны и дифференциация мозга» была удостоена премии им. А.А. Богомольца АН Украины, чем я горжусь, потому что тогда требования к претендентам были более высокими и именные академические премии присуждали только за единоличные монографии.

– Как вы относитесь к такой тенденции, как мнимое соавторство? Другой вариант, когда умирает выдающийся ученый, сразу же появляется целый сонм «учеников», якобы его последователей. Каково ваше мнение по этому вопросу?

– Это одна из самых страшных болезней, поразивших как советскую, так и, еще в большей степени, нынешнюю науку. Речь идет о нарушении элементарных норм научной этики, когда к авторам научного труда приписываются некто, не имеющие к нему непосредственного, а нередко и косвенного отношения. Это унижает достоинство и подрывает веру в справедливость, особенно у молодых ученых. По существу, это одно из проявлений коррупции в науке.

Что касается научных школ, то существуют формальные и неформальные ученики, последователи. К неформальным относятся те последователи научных идей, которые не работали непосредственно со своим учителем. Существует и такое понятие, как незримый коллектив. Например, я на протяжении многих лет активно сотрудничал со многими учеными, с некоторыми продолжаю до сих пор поддерживать деловые и дружеские отношения. Они живут и работают в России, Украине, Франции, Германии, США, Канаде и других странах, но мы объединены общими интересами. Наш незримый коллектив в сфере нейроэндокринной регуляции репродуктивной системы включает в себя таких известных ученых, как бывший президент Международного общества эндокринологов Лучано Мартини, Марчела Мотта (Италия), Гюнтера Дорнера, директора Института эндокринологии университета им. Гумбольдта (Германия), Арифа Сиддикви (Пакистан), Джона Чаллиса (Канада), Сэмюэла МакКенна (США) и многих других. Это – и россияне Николай Дыгало, Ильдар Акмаев, Василий Бабичев, Вера Шаляпина и, конечно, украинские коллеги – профессора Василий Пишак, Валентин Мыслицкий, Светлана Ткачук, Георгий Ходоровский, Алла Гладкова, Людмила Бондаренко, Александр Демченко, Елена Плехова и другие известные соотечественники.

Понятно, если кто-то оказывается под влиянием идей другого ученого, явившегося родоначальником новаторских разработок, он может считать себя его учеником, даже не сотрудничая с ним формально. Некоторые из коллег считают и меня своим учителем. Например, появились последователи в области изучения нейроэндокринного синдрома пренатального стресса в Институте проблем эндокринной патологии (г. Харьков), в Буковинской медакадемии (г. Черновцы) и в других городах. К сожалению, сегодня многие научные школы исчезли. Судьба подарила мне возможность научного и личного общения с академиком Владимиром Вениаминовичем Фролькисом. Он оказал весомое влияние на мое научное мировоззрение, есть у меня и совместные с ним публикации. Вот у него действительно была и есть своя научная школа. Конечно же, не могу не сказать о блестящих школах академиков П.Г. Костюка, Ю.И. Кундиева, И.М. Трахтенберга, общение с которыми – всегда праздник для души.

– Кого из своих последователей, учеников вы хотели бы отметить?

– Под моим руководством выполнено и защищено 5 докторских и 23 кандидатских диссертаций. К сожалению, не все оправдали надежды, но выстоявшие в наше нелегкое время стали истинными учеными, которыми я могу гордиться. Своими лучшими учениками я могу назвать доктора медицинских наук Степана Васильевича Варгу, безвременно ушедшего из жизни, а также доктора биологических наук Надежду Дмитриевну Носенко, возглавляющую одну из лабораторий моего отдела. Хотелось бы отметить ведущих научных сотрудников отдела Л.В. Тарасенко, Л.В. Чайковскую, П.В. Синицина. Мои ученики – доктора наук И.И. Заморский, М.Л. Кирилюк, А.В. Абрамов и другие – стали профессорами, возглавляют кафедры и лаборатории в научных учреждениях Украины.

– Расскажите, чем занимается сейчас возглавляемый вами коллектив?

– Развивая нейроэндокринологическое направление исследований, мы в последнее десятилетие сосредоточили внимание на изучении патогенного влияния стресса материнского организма и гормонального дисбаланса у беременных на формирование у плода регуляторных систем, обеспечивающих в его будущей взрослой жизни репродуктивные функции, половое поведение и адекватную стресс-реактивность. Удалось выяснить, какие именно гормоны и нейропептиды участвуют в формировании патологии этих систем, а также найти эффективные способы их фармакологической профилактики. В 2004 году издана монография «Пренатальный стресс и нейроэндокринная патология». Ряд наших публикаций на эту тему появился в солидных англоязычных журналах. Другое важное направление – изучение механизмов гормональной регуляции предстательной железы, создание антиандрогенных препаратов для лечения рака этого органа (нифтолид, флутафарм). Много лет мы сотрудничаем с Институтом урологии АМН Украины, экспериментируя на животных и проводя клинические исследования новых методов лечения под руководством академика Александра Федоровича Возианова. Например, нами обоснована концепция оптимальной андрогенной блокады при раке простаты, предложена и внедрена методика низкодозовой эстроген-антиандрогенной терапии. Вышли в свет две монографии на эту тему (на русском и английском языках), справочное пособие для врачей. Хочу обратить внимание, что проблема антиандрогенных препаратов начала разрабатываться в нашей лаборатории впервые в бывшем СССР еще в 1973 году.

– Вы являетесь членом Комиссии по биоэтике при Кабинете Министров Украины. В этой связи, каково ваше отношение к так называемому «эффекту Кухарчука-Радченко-Сирмана», в свое время широко рекламируемого в масс-медиа?

– После того, как в газетах появились эти «сенсационные» публикации, многие стали высказывать недоумение по поводу их рекламного характера и скоропалительности оптимистичных прогнозов относительно клинического использования этого эффекта, обнаруженного в опытах на мышах и крысах. Полагаю, что нельзя преждевременно обнадеживать больных, внушая им надежду на стопроцентное исцеление, – это вступает в противоречие с принципами врачебной этики. Именно биоэтика призвана оградить человека от возможных отрицательных последствий применения современных медицинских и биологических технологий. В упомянутых публикациях говорилось о том, что с помощью введения стволовых клеток в организм человека возможно переинсталлировать иммунную систему, осуществлять всевозможные варианты трансплантации органов, продлевать жизнь, излечивать рак и другие тяжелые заболевания.

Мнение ведущих ученых Украины об этических аспектах газетных публикаций было высказано в открытом письме, которое опубликовано в ряде изданий, в том числе и в «Медичній газеті «Здоров'я України». В нем была высказана мысль о том, что подобного рода информация должна вначале обсуждаться в среде коллег-профессионалов, а затем уже, если есть уверенность в надежности выводов и безопасности метода лечения, обнародоваться в средствах массовой информации. К чести авторов описанного феномена, они встретили критику с пониманием и согласились представить результаты работы научной аудитории. По этому вопросу было проведено заседание научных обществ патофизиологов и иммунологов с участием многих профессоров, членов НАН и АМН Украины. Мне довелось вместе с профессором А.А. Чумаком председательствовать на этом собрании, где присутствовало более 200 человек. С моей точки зрения, профессор А.Л. Кухарчук сделал блестящий доклад, достойно встретил критические комментарии. Заседание прошло в спокойной обстановке, без каких-либо эксцессов. И, я думаю, Александр Леонидович и его соавторы поняли, что истину нужно искать не на страницах газет, а в научной среде, что практическое использование достижений медицинской науки не должно опережать их полноценной доклинической (экспериментальной) разработки.

– Это мнение ведущих ученых, а какова была реакция Комиссии по биоэтике?

– В целом, она совпадала с той, что была высказана на заседании. Между прочим, на встрече украинских ученых с коллегами из Западной Европы, которая проходила в Киеве под эгидой Комиссии по биоэтике, возглавляемой академиком Ю.И. Кундиевым, профессор Анна Макларен из Великобритании, стоявшая у истоков изучения стволовых клеток, высказалась в следующем духе: за терапией стволовыми клетками – будущее, но необходимо поэтапно решать проблемы: практическое применение не должно опережать научные исследования. Особенно недопустимы полулегальное и нелегальное использование методик лечения больных с применением стволовых клеток. Законодательством Украины трансплантация всех биологических тканей разрешена только в государственных учреждениях.

– Интересно узнать об отношении Комиссии по биоэтике к вопросам клонирования клеток и человека? Насколько реальна возможность клонирования гомо сапиенс у нас в стране?

– Комиссия поддерживает решение Совета Европы о запрете клонирования человеческих существ, не возражая, естественно, против клонирования животных в экспериментальных целях. Мы полностью признаем допустимость терапевтического клонирования, то есть создания материалов для репарации и регенерации поврежденных органов и тканей. Кстати, даже Поместный собор и глава украинской православной церкви не возражают против использования клонирования клеток и тканей в этих целях.

С другой стороны, история человеческой деятельности показывает, что, несмотря ни на какие запреты, те или иные научные исследования все равно осуществляются и не всегда во благо человека. Возможно, нужен не запрет, а мораторий на репродуктивное клонирование человека. Я не думаю, по целому ряду сугубо научных соображений, что современные технологии клонирования позволяют воспроизводить полноценные человеческие существа. Более того, возникает сомнение, насколько это целесообразно, учитывая возраст клонированного существа, соответствующий возрасту исходной клетки. Не говоря уже о биологических и социальных последствиях. На данный момент можно с уверенностью утверждать, что ни одна из официальных либо неофициальных организаций, во всяком случае в Украине, пока еще не располагает технологическими возможностями для осуществления клонирования полноценного человеческого существа.

– А каковы успехи Комиссии по биоэтике на сегодняшний день?

– Под руководством Ю.И. Кундиева проведена огромная организационная и методическая работа, проведено два национальных конгресса по биоэтике с широким международным представительством. Издана первая в Украине книга по биоэтике, готовится к выходу журнал «Биоэтика», подготовлен проект закона по биоэтике, который находится на стадии согласования с различными инстанциями. Созданы комиссии по биоэтике во всех учреждениях, подчиненных АМН Украины. Хотелось бы, чтобы подобная тенденция коснулась и учреждений закрытых ведомств и министерств. К сожалению, биоэтической комиссии нет при Министерстве здравоохранения Украины, что вызывает определенное недоумение. Тем не менее, это достаточно длительный процесс: необходимо подготовить общество, ученых к восприятию биоэтических принципов. Тем более, что этические традиции присущи отечественной медицине издавна. С.П. Боткин, Н.Д. Стражеско, Н.М. Амосов, другие видные медики всегда были сторонниками гуманного, щадящего отношения к больному. И сегодня уже появилось много нормативных и законодательных актов, которые обеспечивают соблюдение этих принципов.

– Вы – почетный член Международной федерации нейроэндокринологов, член ряда других международных научных обществ и академий, несколько лет работали в США и Канаде. Расскажите, пожалуйста, об этом периоде жизни?

– В моей научной деятельности огромную роль сыграл опыт исследовательской работы за рубежом. Должность профессора давала большую самостоятельность в выборе тем и выполнении работы. Возможности почти неограниченные, учитывая, что это были кафедры физиологии Техасского университета и Университета Торонто, а также знаменитый Институт им. Лоусона (Лондон). Все эксперименты выполнял, как говорится, собственными руками. Освоил новые технологии, которые потом «привез» в Киев и обучил сотрудников.

В 1990 году в США я соприкоснулся с совершенно новой для меня проблемой – изучением физиологической роли нейропептидов мозга. Изучал влияние нейропептида Y и галанина на секрецию гормонов гипофиза, и, как говорили в старину, премного в этом преуспел. Наша совместная с профессором С. МакКенном статья опубликована в материалах конференции, организованной в Швеции под эгидой Комитета по Нобелевским премиям. Нам удалось по-новому взглянуть на многие аспекты нейроэндокринной регуляции физиологических функций. Все это происходило в Юго-Западном медицинском центре, в том самом, где умер после покушения президент Джон Кеннеди. Кстати, мне довелось провожать на пенсию нейрохирурга, на руках которого он умер.

Когда через пять лет я поехал по приглашению профессора Джона Чаллиса (в настоящее время – вице-президента Университета Торонто) работать в Канаду, то думал, что попаду в привычную лабораторную среду. Но оказалось, что за это время многое изменилось: появились новые технологии и приборы, которые нужно было осваивать. Я с головой окунулся в молекулярную биологию и начал активно использовать методы иммуногистохимии, гибридизации мРНК и ДНК in vitro и in situ, иммуноблотинг, электрофоретическое выделение РНК и ДНК. Основной моей целью на то время было изучение гормональной регуляции развития плода. Материал (ткани плода и плаценты) мы получали из больниц, а эксперименты проводили на овцах. Мне удалось провести интересное исследование, которое, как я полагаю, является одним из первых доказательств того, что транспортные белки крови, переносящие гормоны, одновременно могут выполнять функцию внутриклеточных регуляторов концентрации гормонов в клетке. В частности, я изучал распределение кортикостероидсвязывающего глобулина (транскортина) в почках, легких, печени, островках Лангерганса поджелудочной железы в тканях плода овцы на разных стадиях внутриутробного развития. Работа «созревала» достаточно долго и лишь недавно опубликована в юбилейном номере «Физиологического журнала», посвященном 80-летию академика Платона Григорьевича Костюка. Кроме того, в Канаде я изучал протоонкогены мозга и плаценты, что требовало активного использования молекулярно-биологических методов.

В Университете Торонто я работал профессором кафедры физиологии, где в свое время Фредерик Бантинг и Чарльз Бест получили первые препараты инсулина. Кстати, в Канаде я узнал много интересного об истории получения инсулина – она имеет отношение к проблеме «мнимого» соавторства. До приезда в Торонто я в течение полугода жил и работал в канадском Лондоне. Моя квартира находилась в нескольких кварталах от дома, где Бантинг когда-то жил и практиковал в качестве врача. Сейчас там его дом-музей, около которого горит вечный огонь, который зажгла в 1989 году королева-мать Великобритании. Около огня – надпись: «Это пламя надежды будет погашено только тогда, когда будет найдено радикальное средство для лечения сахарного диабета». Приехав в Торонто к заведующему кафедрой профессору МакЛауду, Бантинг не встретил поддержки своей идеи, и лишь спустя некоторое время профессор неохотно согласился предоставить ему возможность работать, дал в помощь студента Беста. Случилось так, что первый научный доклад об успехе получения инсулина сделал в Чикаго не Бантинг, а МакЛауд. Канадцы называют его «удачливый сукин сын», потому что вместе с Бантингом он получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине (по их мнению, не имея личных заслуг в получении инсулина). В знак благодарности Бесту Бантинг отдал ему половину денежного вознаграждения. МакЛауд был недоволен этим, так как был вынужден сделать то же самое в отношении профессора Джеймса Коллипа, усовершенствовавшего метод очистки препарата инсулина.

– Потрясающая история, а что лично вам дал опыт работы в США и Канаде?

– Новые знания, новый опыт экспериментальной работы, приближение к ее международным стандартам. А главное, я узнал много интересных людей и увидел жизнь североамериканцев изнутри, ведь у меня было приличное социальное положение и официальный статус «фактического резидента» страны. Благодаря зарубежным контактам и личному общению мне удалось стать инициатором вступления Ассоциации эндокринологов Украины в Европейскую федерацию эндокринологических обществ, организовать вместе с директором нашего института, членом-корреспондентом НАН и АМН Украины Н.Д. Тронько проведение в Киеве международной школы молодых ученых-эндокринологов. В качестве лекторов на нее были приглашены десять профессоров из Западной Европы и наши ведущие специалисты.

Со вступлением в Европейскую федерацию эндокринологических обществ связан курьезный случай. Несмотря на то, что на одном из конгрессов было принято решение о членстве Украины в федерации, официальный статус невозможно было подтвердить в течение года в связи с тем, что подготовленный нами пакет документов затерялся где-то в Париже. Пришлось на следующий конгресс везти дубликаты документов.

– Я знаю, что вы участвовали в ряде научных экспедиций. Какого рода исследования в них проводились?

– Экспедиции Института физиологии им. А.А. Богомольца, организованные профессором П.В. Белошицким, – это интереснейшие эпизоды моей жизни. Я неоднократно бывал на Эльбрусе и на полуострове Мангышлак. Надо сказать, что нам пришлось работать в сложных климатических условиях – пустыня, аридная зона. Мы обследовали работников многотысячного предприятия города Шевченко в Казахстане, страдающих гормональными нарушениями, заболеваниями желудочно-кишечного тракта. В основном, заболевания были связаны с недостаточной адаптацией, воздействием жаркого климата и отсутствием качественной пресной воды. Ведь там пьют воду, получаемую из опреснителя морской воды, который использует энергию ядерного реактора на быстрых нейтронах. Именно нарушения водно-электролитного баланса определяли распространенность многих расстройств здоровья. Цель, которая стояла перед нашей исследовательской группой, – изучение возможностей использования горного климата Приэльбрусья для оздоровления – была достигнута. Побывал я и в поселке Шевченко, где наш великий соотечественник находился в ссылке и еще раз подивился мужеству и жизнестойкости Тараса Григорьевича.

– В этом году вам исполняется 65 лет. Это много или мало для ученого?

– Думаю, и много, и мало... Много, потому что позади осталась большая часть творческого пути, а времени на реализацию задуманного все меньше. Мало, потому что еще есть силы и желание работать. И, поверьте, «не ради славы – ради жизни на Земле». А еще (к чему лукавить?) ради удовлетворения собственного научного любопытства, без чего нет настоящего ученого. Хотя, как говорил великий музыкант Антон Рубинштейн, творцу нужны три вещи: похвала, похвала и похвала, в науке главное – не ученые звания, а имя. По этому поводу вспоминаются слова, принадлежащие актрисе Гретте Гарбо: «Для того, чтобы проявить свои достоинства, нужен ум. Для того, чтобы скрыть недостатки – много ума не надо».

Что касается меня, то подводить итоги еще рано, это же не конец моего научного пути. 65 лет – тот рубеж, когда следует оглянуться и дать оценку сделанному, еще раз задать себе извечные вопросы, которые возникают у каждого мыслящего человека: в чем смысл жизни, состоялся ли ты? Для ученого это особенно важно. У научного работника всегда есть идеи и задумки, но сегодня приходится считаться с возможностями их реализации.

Наш отдел не собирается кардинально менять направление деятельности. Мы по-прежнему будем изучать нейрогормональные механизмы регуляции физиологических функций в норме и при патологии, заниматься изысканиями в области гормонального программирования развития мозга и адаптационных возможностей человека. Будем продолжать сотрудничество с Институтом урологии, искать новые возможности совершенствования лечения рака предстательной железы. Будем стремиться к тому, чтобы наши достижения находили воплощение в медицинской практике. Это очень важно, так как нужно заниматься наукой не только ради получения новых знаний о живой материи, но и видеть непосредственную пользу от этого. В последние годы на основании проведенных исследований я пришел к мысли, что одним из разделов превентивной медицины должна быть превентивная нейроэндокринология. На эту тему в журнале «Вісник Національної академії наук України» опубликована моя проблемная статья «Превентивная нейроэндокринология: время собирать камни». А в очередном выпуске этого журнала выйдет еще одна теоретическая работа, которую я вынашивал многие годы – «Новые парадигмы в физиологии эндокринной системы».

Огорчает другое. А именно – отсутствие притока молодых специалистов в экспериментальную медицину. Эта тенденция приобретает катастрофические масштабы, так как происходит естественное старение кадров, что мешает строить планы на будущее.

– С чем связано нежелание молодых специалистов работать в отечественных научных институтах?

– Причины известны – социально-экономический кризис, низкая заработная плата. В каждой стране рождаются люди, у которых главными движущими мотивами их поведения являются интерес к познанию нового и стремление его реализовать. Сегодня для перспективных молодых ученых открыты границы, у них есть право выбора. Естественно, они выбирают работу за рубежом, где могут реализовать свои научные устремления и обеспечить себе и своим семьям достойную жизнь. Молодые специалисты, работающие в отечественных исследовательских институ