Готовясь к 250-летию Главного военного клинического госпиталя МО Украины, его руководство (начальник госпиталя – генерал-майор, доктор медицинских наук М.П. Бойчак) решилось на неординарный шаг – издать серию биографических повестей «Жизнь замечательных людей госпиталя». Этот достойный подражания замысел уже реализуется.
Первой в серии была книга о начальнике клиники инфекционных болезней, заслуженном враче Украины, профессоре М.М. Городецком. И вот состоялась презентация второй книги серии – «Кредо доктора Эпштейна» – о ведущем эндокринологе госпиталя, заслуженном враче Украины, полковнике медицинской службы, профессоре Б.В. Эпштейне. Повесть одобрительно встретили читатели, отклики поступили и к нам, в редакцию газеты. Вот письмо ветерана войны, полковника медицинской службы в отставке Н.К. Сакуна из Полтавы:
«Прочитал эту книгу, как роман, с неослабевающим интересом. Узнал о героизме молодого военврача в годы Великой Отечественной войны, о том, как он на ходу сменил убитого водителя санитарной машины, вывел ее из-под сильного пулеметного огня гитлеровцев, как под обстрелом вытаскивал раненых членов экипажа из горящего танка и пр...
Уважаемая редакция, об этом пишет вам не просто читатель, а человек, близко знающий героя книги свыше 60 лет, следовательно, имеющего все основания утверждать, что большой жизненный путь Бориса Эпштейна можно выразить известным латинским изречением «рer aspera ad astra» – «через тернии к звездам», то есть к достойным целям. Спасибо сердечное автору А. Ечкало, ее редактору А. Хоменко и их коллегам за прекрасно изданную увлекательную книгу».
Мы в редакции стали советоваться: дать традиционную рецензию? Нет, интереснее, пожалуй, будет рассказать нашим читателям не об издании, а о его герое. И наш корреспондент отправился к профессору в Главный военный клинический госпиталь МО Украины.
У врачебного кабинета профессора Бориса Владимировича Эпштейна ожидали приема больные. Подсаживаюсь к ним. Быстро наладился контакт с соседом. «Вы киевлянин? – поинтересовался он. – А я из дальнего гарнизона. Патология у меня сложная, врачи направили в Киев к профессору Эпштейну, эндокринологу высшего класса. Я уже прошел у него курс лечения, прибыл для контрольного обследования. Чуткий, внимательный врач, умеет и лечить, и подбодрить больного, внушить веру в исцеление».
Мы встретились с профессором после окончания приема. Я ожидал увидеть уставшего врача, с осунувшимся лицом, тем более, что он уже в возрасте, а передо мной предстал бодрый, улыбающийся человек. Я познакомил его с письмом его коллеги из Полтавы. «А-а, Михаил Корнеевич, мы знаем друг друга целую вечность», – с улыбкой сказал он.
Наша беседа началась с книги, затем плавно перешла на разговор о жизни.
– Борис Владимирович, зачастую люди, добившиеся определенных высот в профессии, в жизни, обязаны влиятельным родителям, обеспечившим карьеру своим детям. Насколько мне известно, ваши родители не принадлежали к высокой советской номенклатуре.
– Какая там номенклатура! Мой отец, Владимир Евсеевич, родился и вырос в рабочей семье. Мы занимали одну комнату в коммуналке по улице Жилянской в Киеве, где проживали еще три семьи. И на всех нас были одна кухня, одна ванная, один, извините, туалет. Жили бедно. В школьные годы мама не всегда могла дать с собой даже бутерброд. Это – материальная сторона, а моральная – чего стоило пережить только страшный 37-й год. Врагами народа объявляли даже самых преданных коммунистической идее людей. Как правило, арестовывали ночью. Тысячи людей дрожали от страха: не постучат ли к ним нквэдисты. Прислушивались к шуму во дворе: не появился ли «черный ворон» – так называли обитые жестью арестантские спецмашины без окон. Вот так, в обстановке тотального страха, я и окончил среднюю школу. С отличием.
– А как возникло решение стать врачом? С детства увлекала медицина?
– Поначалу я о ней и не думал. Как и многие мои сверстники, бредил авиацией, нашими кумирами были знаменитые авиаторы – Чкалов, Байдуков, Беляков. Стал учиться в летно-планерной школе при Дворце пионеров, научился летать на планере. Решил стать авиаконструктором. Мои, казалось, «железные» планы изменила популярная в предвоенные годы книга академика Богомольца «Продление жизни». Она открыла для меня совершенно иную сферу деятельности, и я подал заявление в мединститут. Приняли, но не на лечебный факультет, а на санитарно-гигиенический, мотивируя тем, что там перебор. Вот тогда я и узнал, что такое «телефонное право», несправедливость. На лечебный факультет зачислили преимущественно детей руководителей, номенклатурных работников. Но эта неприятность оказалась ничтожной по сравнению с настоящей бедой – началась война.
– Как она отразилась на вашей судьбе?
– Помню, 22 июня 1941 года наш институт напоминал разоренный муравейник. Многие студенты, и я в том числе, подали заявления с просьбой отправить нас на фронт. Но тут вышло распоряжение эвакуировать институт на Урал. В дальнейшем меня зачислили студентом Куйбышевской военно-медицинской академии, но ее вскоре расформировали, и мы стали слушателями самой престижной в Союзе Ленинградской военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, которая была эвакуирована в Самарканд. Там я получил диплом с присвоением звания капитана медицинской службы и отправился в действующую армию. Я попал на І Украинский фронт в танко-десантный батальон, находившийся под постоянным огнем врага. День Победы встретил в Восточной Пруссии.
Много лет спустя, в 1959 году, Бориса Владимировича назначили старшим ординатором 408-го Киевского окружного военного госпиталя, реорганизованного впоследствии в нынешний Главный военный клинический МО Украины. И здесь он выбрал специализацию – эндокринологию.
– В то время это был бурно развивающийся раздел медицины, тесно связанный с кардиологией, онкологией, офтальмологией, гинекологией, – объясняет Борис Владимирович. – А после аварии на Чернобыльской АЭС роль эндокринологии особенно возросла. Пришлось немало поработать для восстановления здоровья пострадавших вследствие катастрофы. Я и сегодня продолжаю наблюдать за состоянием их здоровья.
– Вы из скромности не упомянули о том, что в родном госпитале, в котором служите почти 50 лет, стали самым молодым полковником медицинской службы. Профессиональному, служебному росту, надо полагать, способствовал прочный семейный тыл?
– Именно... Однако как быстро летит время! Неужели это было 55 лет назад? Да, в 1951-м. Получив отпуск, я приехал в родной Киев и получил приглашение на день рождения супруги моего старого друга еще со студенческих времен Кости Кульчицкого, впоследствии известного профессора. Здесь и встретил свою царицу Тамару. Да, именно такая ассоциация возникла у меня, когда я ее увидел в той праздничной компании: красивая, веселая, умная. Наше знакомство переросло в настоящую любовь.
Тамара работала ассистентом клиники акушерства и гинекологии в Киевском мединституте. Получив отпуск, а к нему еще и путевку в санаторий «Харакс», она поехала в Крым. Я последовал за ней. Помню, ранним утром 9 мая 1951 года нанял шикарное такси, автомобиль «ЗИС-110», самый «крутой» по тем временам, и с букетом цветов отправился в санаторий. И мы с Тамарой проследовали в Ялтинский загс. Наше счастье не смог омрачить даже железобетонный советский бюрократизм. «Где ваша ялтинская прописка? Почему не подали заявление как все, за месяц? Знаем эти курортные браки!» Я – к заведующему загсом: «Сегодня ведь День Победы! Святой праздник! И мы с Тамарой хотим быть вдвойне счастливы». Наконец над нами смилостивились, и через час в наших паспортах были соответствующие штампы загса. Нам тогда казалось, что и Черное море, в ту пору еще не совсем ласковое, потеплело. И вот уже 55 лет мы идем по жизни с Тамарой Федоровной. Честно скажу – без ее поддержки я не смог бы состояться. Наша совместная гордость – сын Сергей – видный специалист в области электроэнергетики.
– Ваш жизненный путь, как пишет наш читатель полковник Сакун, был устлан не только розами.
– О-о-о, терниев было куда больше! Я уже упоминал о страшном 37-м годе. Молодежи и даже людям среднего возраста этого не понять: совершенно безвинных людей могли забрать в НКВД и расстрелять. Затем – война. Люди шли в атаку, зачастую на верную смерть, но и там за всеми зорко следило недремлющее око НКВД в лице офицеров особых отделов. И снова тот же страх – не вражеской пули, а своих же особистов. Кстати, я помню стишок тех лет, написанный танкистами корпуса, в котором довелось воевать.
Меня вызывают
В особый отдел.
– Почему ты вместе
с танком не сгорел?
– Виноват, товарищи,
но слово даю,
что в следующей атаке
непременно сгорю.
– Меня доставала еще и дискриминация по национальному признаку, – продолжал профессор. – Сколько неприятностей было из-за этого, сколько препятствий! А как трудно было с моей пятой графой пробиваться в науке! Я расскажу вам совершенно анекдотическую историю о том, как мне досталось почетное звание заслуженного врача Украины.
В советские времена меня представляли к этому званию шесть раз! Каждый раз были представлены соответствующие документы в Президиум Верховного Совета УССР, но как только дело доходило до административного отдела ЦК КПУ, мою неблагозвучную по тем временам фамилию вычеркивали. И только после обретения Украиной независимости я «состоялся» как заслуженный врач.
От себя добавлю: все же есть в жизни справедливость. Уже в годы независимости Украины Борис Владимирович стал и заслуженным врачом, и профессором. Через много лет к его старым боевым орденам Отечественной войны І и ІІ степеней, Красной Звезде, медалям «За отвагу», двум медалям «За боевые заслуги» и многим другим добавились три «мирные» награды: «За заслуги» ІІІ степени, Богдана Хмельницкого ІІ и ІІІ степеней.
Теперь оценены его заслуги не только как врача высочайшего класса, но и ученого. Заметный вклад в украинскую эндокринологию профессор внес своими трудами «Гипоталамус и эндокринные железы», «Особенности течения аутоиммунного тиреоидита», «Интенсивная инсулинотерапия сахарного диабета», не говоря уже о научных разработках, направленных на минимализацию последствий чернобыльской катастрофы, ее вреда для здоровья миллионов людей. Борис Владимирович Эпштейн опубликовал около 160 научных работ.
В беседе мы подошли к теме о системе ценностей в науке и лечебной практике.
– Мое кредо – любовь к больному, сопереживание. Как врач, я не только фиксирую внимание на возможных механизмах развития болезни, но и пытаюсь выяснить положение больного в семье, бытовые условия и прочее, что могло бы способствовать развитию патологии. Есть у меня и свой культ – культ труда. Труд вдохновляет меня, стимулирует врачебную, научную деятельность. Это дорога, по которой человек поднимается к вершинам морального благородства и материального благополучия.
– Уважаемый Борис Владимирович, мне известно, что кроме основного – науки и врачебной практики – вы еще и поэт.
– Ну, какой из меня поэт! Это разве что хобби.
– Говорят, когда в трудовом коллективе отмечали ваше 80-летие, вы даже свое отношение к профессии медика выразили стихами. Я переписал их:
Много жизненных струн отзвучало...
И я думал не раз вот о чем:
Если б все начиналось сначала,
Я бы сделался снова врачом.
– А вот такие еще строки – это об отношении к пациенту:
Наблюдая больных и лелея,
Не ищу я напыщенных фраз.
Сколько раз вместе с ними болея,
Выздоравливал столько же раз.
– Все это чисто любительские занятия, – замечает профессор. – Однако мое отношение к жизни, к долгу эти стихи отражают. Труд, четкая жизненная позиция, кроме всего прочего, способствуют активному, творческому долголетию, даже любительская поэзия облагораживает, поднимает человека над реалиями, порой не такими, на какие все мы надеялись. Ну, и добавляют оптимизма, столь необходимого сегодня.