Светя другим, сгораю…

Страницы жизни академика Даниила Кирилловича Заболотного, выдающегося эпидемиолога и микробиолога, одного из первых президентов Академии наук УССР, организатора Института эпидемиологии и микробиологии Украины, известного в мире участника международных противочумных экспедиций, кавалера высшего ордена Франции – ордена Почетного легиона.

Нынешнее поколение понятия не имеет об опустошительных когда-то эпидемиях чумы, холеры, дифтерии и других инфекционных болезней.
И мало кому известно о тех рыцарях отечественной медицины, которые, многократно рискуя жизнью, спасали тысячи и тысячи людей, работая в самой гуще эпидемий не только в родной стране, но и далеко за ее пределами.

Одним из таких подвижников является Даниил Кириллович Заболотный.

Испытано на себе

1893 год. Это было время, когда в России и Украине свирепствовала холера. Эффективных средств борьбы с ней не существовало. На то время уроженец села Чоботарка на Подолье, крестьянский сын Даниил Заболотный успел окончить естествоведческое отделение Новороссийского (ныне – Одесского) университета и учился на медицинском факультете Киевского университета св. Владимира.

Проанализировав все материалы, известные на то время о природе холеры, студент понял, что радикально может помочь больным лишь надежная противохолерная сыворотка. Ее образцы уже были созданы, но ни одна лаборатория мира не могла гарантировать ее безопасность и надежность. Студент Даниил Заболотный и ассистент Иван Савченко, дабы ускорить практическое применение сыворотки, отважились испытать ее на себе. Научный руководитель молодых энтузиастов профессор В.В. Подвысоцкий предупредил: риск слишком велик. Будущие эпидемиологи не отступали, настаивали на эксперименте. Профессор наконец дал «добро», но с условием: все делать только под его личным контролем.

Заболотный и Савченко начали готовиться к эксперименту. Проиммунизировались. И вот наступил день, когда оба, изолировавшись в специально отведенном помещении, выпили разводку живых холерных вибрионов, а для контроля ввели ее двум подопытным кроликам.

О результатах опасного эксперимента в заметке «Опыт иммунизации человека против холеры» (№ 20-21 за 1893 г.) сообщила газета «Русский врач»: «1 мая в 11 часов 30 минут утра натощак, нейтрализировав желудок приемом 100 куб. см 1-процентного раствора соды, мы в присутствии профессоров В.В. Подвысоцкого и Ф.А. Леша, а также работников лаборатории приняли в воде 0,1 куб. см 24-часовой бульонной разводки холерных вибрионов... Одновременно из той же пробирки разводку впрыснули двум взрослым кроликам в брюшную полость... Один из кроликов погиб к вечеру, другой – ночью. На себе мы никаких болезненных явлений не замечали с самого начала опыта и до последнего времени (9 мая)».

Потеря сына

Как раз в то время из Одессы в Киев приехал профессор И.И. Мечников. Прочтя в газете столь сенсационное сообщение, он изъявил желание познакомиться с молодыми экспериментаторами. Савченко отсутствовал, и профессор Подвысоцкий представил уважаемому гостю Заболотного. Профессор Мечников, работавший в то время в Париже на известной всему миру бактериологической станции Луи Пастера, сделал студенту более чем лестное предложение – стажироваться в Париже. И услышал отказ, который Заболотный мотивировал тем, что на родном Подолье резко возросла заболеваемость дифтерией, гибнут люди, преимущественно дети, а он обещал тамошним властям врачебную помощь. Предложение Ильи Ильича более чем лестное, но совесть не позволяет ему, подолянину, оставить умирающих земляков на произвол судьбы. А там один-два эпидемиолога на всю губернию. К тому же, по его, Заболотного, мнению, в командировке на Подолье есть смысл и с другой стороны: для успешной борьбы с эпидемиями целесообразно сначала изучить бактериологию холеры и дифтерии на местах, собрать аналитический материал. И профессор Мечников согласился со студентом: в этом есть резон.

Получив диплом, молодой врач поехал на Подолье с женой Людмилой Владиславовной и маленьким сыном, намереваясь основательно изучить бактериологию холеры и дифтерии и практически помочь крестьянам, лишенным медицинской помощи. На месте ознакомился с положением дел и выехал в глубинные уезды.

Уезжал с тяжелым сердцем – заболел сын Петя. Оставлять без врачебного присмотра не хотелось, и он договорился с местным коллегой, чтобы тот присмотрел, тем более, что ничего не предвещало беды – обычная простуда.

Первый вопрос, который его беспокоил: где таятся истоки распространения холеры? Он обратил внимание, что страдают жители сел, расположенных вдоль рек. Появилась рабочая гипотеза: вероятно, источники питьевой воды и являются первоисточником эпидемии. Поработал с архивами – гипотеза подтвердилась.

Поздно вечером Заболотный остановился в глухом подольском селе. Начал засыпать, когда в дверь постучали. Заплаканная крестьянка умоляла помочь: ее сын при смерти. Врач оделся, пошел за ней, на месте осмотрел больного. Сомнений не было – дифтерия, дыхательные пути забиты пленками. Если их немедленно не удалить, ребенок умрет, задохнувшись от недостатка воздуха. Если бы это в больнице... а здесь единственный способ спасти жизнь ребенка – высосать дифтерийные пленки. Рискованно, конечно, но... Столько горя, молчаливой мольбы было в глазах молодой матери. «Не горюйте, ваш сынок будет жить», – сказал уверенно.

Заболотный прополоскал рот раствором, помыл руки, приложился ртом к трубке... «Вас, господин доктор, послало мне само небо», – горячо благодарила врача крестьянка.

Переезжая из уезда в уезд, он спасал крестьян от верной смерти и вернулся домой, когда эпидемия на Подолье отступила. Но судьба – где справедливость?! – подготовила ему страшный удар: пока он лечил других детей, его собственный ребенок умер, казалось бы, от обычной простуды. Коллеге-врачу не удалось спасти ребенка. Шли годы, но Заболотный во всем винил только себя: не уберег...

Под пальмами Индии

Киев, Владимирская горка. Заболотный в военной шинели с эмблемой врача 132-го Бендерского полка гуляет с женой, наслаждаясь тонким ароматом начинающейся весны. На скамейке расположились двое мужчин, с виду – чиновники.

– Слыхали: чума в Бомбее? Есть угроза, что эта страшная эпидемия из Индии перекинется и в Европу.

– Естественно. Бомбей – крупный порт, связанный морскими путями со всем миром.

– Говорят, в Петербурге переполох, создана противочумная комиссия под эгидой самого Его Высочества принца Ольденбургского. А вскоре в Индию отправится и наша, киевская противочумная экспедиция.

Даниил Кириллович и Людмила Владиславовна невольно подслушали этот разговор.

– Это правда? – спросила крайне встревоженная супруга.

— Да, Милочка, правда. Не хотел тебя тревожить раньше времени.

В самом конце февраля 1897 года российская противочумная экспедиция, в состав которой вошли и несколько киевских эпидемиологов, отправилась в далекие края. Ее провожали под звуки бравурного марша.

Чума... Раздел медицины, связанный с этой болезнью, исполнен драматизма. Еще во времена императора Юстиниана «черная смерть» уничтожила половину населения Римской империи. Страшная эпидемия 1348-1350 годов – четверть населения тогдашней Европы. И вот теперь Индия...

В Бриндизи экспедиция пересела на пароход английской торговой компании и наконец прибыла в Бомбей. Врачи-киевляне разместились в небольшом домике, окруженном высокими пальмами. Профессор Высокович улаживал формальности в местном противочумном комитете, врач Редров был откомандирован в Пуну. Заболотный начал обследовать больных. Вел эпидемиологические и клинические наблюдения, исследовал кровь больных, производил вскрытия, испытывал предложенную французами противочумную сыворотку.

...Жара неимоверная, пот заливает лицо, в руке – скальпель, на котором мириады чумных бацилл, мельчайшая царапина может привести к смерти. Уже умерли врач германской противочумной экспедиции Стиккер, санитарка индийского госпиталя.

Работая в госпитале, Заболотный параллельно проводил исследования на обезьянах, доискиваясь причин возникновения эпидемии, изучая природу болезни, пути ее распространения.

Поздно вечером Заболотный с Иерсеном, французским эпидемиологом, создателем противочумной вакцины, которую предстояло испытать, возвращались домой. Половина хижин индусов на их пути были пусты: жители либо умерли, либо разбежались в другие провинции. Многие жилища стояли без крыши – их сняли санитарные отряды, возглавляемые местной полицией. Тогда считалось, что солнечный свет и свежий воздух губительно действуют на чумные бациллы. Во дворах жгли одежду умерших, разный хлам, который мог стать источником болезни.

Общими усилиями эпидемия в Индии была ликвидирована. Врачи-киевляне ожидали дальнейших распоряжений из Петербурга, анализируя свои наблюдения. Заболотный записал в дневнике: «Палочки чумы быстро гибнут от высыхания, не могут долго жить в воде. Распространяются среди людей непосредственно или через предметы широкого потребления. Какую роль играют крысы в распространении болезни – сказать трудно...».

Как же все-таки возникает, как распространяется чума в природе? Кто, что ее переносит? Нащупывается какая-то закономерность. На планете есть места, где и понятия о «черной смерти» не имеют, и наоборот, некоторые регионы она посещает систематически, хотя бы тот же Аравийский полуостров. И вот рождается первая гипотеза Заболотного: носителями чумы в Аравии являются паломники, которые тысячами путешествуют к святым местам – Мекке и Медине.

По следам «невидимки»

Заболотный добился разрешения у начальства в Петербурге задержаться (другие члены экспедиции уехали домой) и отправиться по следам паломников на Аравийский полуостров.

И вот он в Джидде. Полезно бы совершить экспедицию к святому камню Кааба, обследовать тамошние санитарные условия в местах сосредоточения паломников, но это нереально. Российский консул Никитников возражает: камень Кааба – святыня мусульман, там до сих пор не ступала нога европейца. Однако и обследование окрестностей Джидды много дало эпидемиологу.

Шло время, накапливались ценные наблюдения, материалы; уже появились в дневнике и некоторые выводы: «Стремясь проникнуть к местам паломничества контрабандным путем, паломники легко заносят эпидемические заболевания, против которых нет надежных средств. Существующие карантины вследствие слабости, призрачности санитарного надзора не выдерживают критики».

Только закончил Заболотный свои записи, вошел консул Никитников. Передал телеграмму из Петербурга от самого принца Ольденбургского. Эпидемиологу предписывалось заканчивать миссию в Джидде и отправиться в Париж, в Пастеровский институт – поделиться материалами исследований, добытыми в Индии и Джидде.

– Не ожидал такой чести. Интересно, кто мог подсказать его высочеству эту идею? – удивился Заболотный.

– Надо полагать, профессор Мечников. Вы не читали газеты? Илья Ильич высоко оценивает ваш труд в Бомбее, – ответил консул.

Заболотный простился с гостеприимным консулом, местным коллегой-врачом Али-Мурзой, с которыми успел подружиться в этом далеком аравийском городе, и на пароходе, держащем курс на Марсель, отправился во Францию.

Отказ принца Ольденбургского

Перед тем как отправиться в Институт Пастера, Заболотный открыл окно своего номера в гостинице. С четвертого этажа открывалась неповторимая панорама города. Красноватая черепица домов, многочисленные мансарды, без которых Париж – не Париж.

Работа в Институте Пастера оказалась весьма плодотворной: материалы, добытые Заболотным, были чрезвычайно важны и высоко оценены Мечниковым. В интересах общего дела профессор предложил ему задержаться в институте, дабы продолжить исследования, и гость охотно согласился. Как вдруг телеграмма из Петербурга, из Противочумного комитета. В ней сообщалось о новой миссии, которую должны были поручить Заболотному. Предписывалось сворачивать работу в Париже и возвращаться домой.

Видимо, работу Заболотного высоко оценивали в Институте Пастера, если руководство решило ходатайствовать перед Российским противочумным комитетом о продлении срока его пребывания в Париже. В архиве сохранилось письмо на имя принца Ольденбургского.

«Господин Мечников и я выражают Вам благодарность за разрешение доктору Заболотному поработать в Институте Пастера.

Наши опыты с противочумной сывороткой, изготовленной с помощью растворимого токсина, весьма удовлетворительны. Они дают основания надеяться, что излечение чумы в большинстве случаев и предупреждение этой болезни путем предупредительных инъекций возможно. В связи с этим было бы крайне важно провести опыты, которые могли бы определить ценность наших средств защиты от чумы.

Мы обращаемся к Вам с просьбой поручить эти опыты господину Заболотному, который хорошо осведомлен в этом и смог бы лучше, чем кто-либо, завершить их... Мы выражаем уверенность в том, что Вы, Ваше Высочество, оцените преимущества предложенного плана действий и разрешите его осуществить.

Доктор Э. Ву, помощник директора Института Пастера».

Его Высочество принц Ольденбургский не соблаговолил удовлетворить просьбу руководства Института Пастера. Правда, на то была весьма веская причина: эпидемия чумы вспыхнула на сей раз в Китае. Заболотному надлежало отправиться в новую противочумную экспедицию.

Смерть ожидает рядом

И снова дальняя дорога: Петербург – Москва – Томск, дальше железной дороги нет. Двенадцать дней на перекладных – и в конце июня 1898 года экспедиция, возглавляемая Заболотным, прибыла в Иркутск. Следующий пункт – пограничная Кяхта, а впереди расстилалась необъятная пустыня Гоби: свыше двух тысяч верст почти по безлюдной местности.

В Кяхте старый сгорбленный монгол говорил руководителю экспедиции:

– Пусть господин перекроет путь «черной смерти», идущей из пустыни. Сколько бед от нее!

И снова в путь. Безлюдье, тишина, ничто не отвлекает. Почему-то вспомнились слова старого монгола о «черной смерти», идущей из пустыни. Почему именно из пустыни? Где таятся в природе источники чумы? В Индии, Аравии, Месопотамии – там пересекаются пути паломников, но в Монголии же – почти безлюдье. Откуда же здесь чума?

Наконец отряд добрался до Пекина. Там заменили лошадей, перепаковали груз, и отряд двинулся дальше через гряду невысоких гор. На пути – первые небольшие китайские поселения провинции Вейчан. Это очаги чумы.

Обследовали первых больных, начали делать профилактические прививки здоровым сывороткой, полученной в Институте Пастера.

Там, в небольшом поселении Малиенто, и случилась беда, едва не окончившаяся смертью Заболотного. Когда он отсасывал шприцем жидкость из бубона больной, она неожиданно дернулась, и острием шприца тот поцарапал себе руку. Понял, что инфицирован. Надежда была лишь на привитую профилактическую сыворотку: но поможет ли? Экспериментальная ведь, не полностью проверенная.

Он заболел, но продолжал работу: вел наблюдение над собой, записывал в дневник: «День третий. Головная боль, ощущение большой усталости. Температура – 39.5».

Благодаря прививке организм победил болезнь, и врач с двумя помощниками возобновил лечение китайцев. Эпидемия в Вейчане отступила.

Вернувшись в Петербург, Заболотный заявил Людмиле Владиславовне: все, конец путешествиям, начинаем долгожданную оседлую жизнь, как нормальные люди.

– Надолго ли? – жена с сомнением посмотрела на мужа.

– А почему бы и нет? Чума утихомирилась. Материалов по Индии, Аравии, Монголии, Китае столько, что для их обработки и осмысления потребуются годы.

Ему предложили поработать в «чумном форте» – бывшей военной крепости на крохотном острове вблизи Кронштадта, в совершенно закрытой, изолированной от внешнего мира противочумной лаборатории профессора Турчинова-Выжникевича. Заболотный углубился в научную работу, в поиски вечного вопроса: где таится в природе возбудитель чумы между эпидемиями? Кто его переносит? Пока не разгадана эта загадка, «черная смерть» будет гулять по миру.

В одной из научных статей он писал: «...различные породы грызунов, вероятно, являются в природе той средой, в которой сохраняются чумные бактерии». С крысами ясно – экспедиция в Месопотамию подтвердила догадку эпидемиолога. А кто переносит и хранит заразу между вспышками заболевания в Монголии, Китае, в Забайкалье? Напрашивался ответ: тамошние сурки-тарабаганы. Заболотный поделился своими мыслями с опытным бактериологом, профессором Турчиновым-Выжникевичем.. Тот развел руками: доказательств – нет. Вопрос повис в воздухе.

Наступили более спокойные для ученого времена. Супруги воспользовались этим, съездили в родные края, на украинское Подолье. И снова возвратились в Петербург. 17 декабря 1906 года Даниил Заболотный поставил последнюю точку в научном труде «Чума. Эпидемиология, патогенез и профилактика».

И снова работа, теперь уже преподавательская, в Женском медицинском институте в звании профессора.

Но так уже складывалась его судьба: снова пришлось комплектовать отряд врачей-энтузиастов, отправляться в дальний путь – в Маньчжурии в 1911 году началась эпидемия тяжелой формы чумы – легочной.

Тайна маньчжурского тарабагана

Весть об эпидемии вызвала переполох в Петербурге – вспышка опаснейшей разновидности «черной смерти» возникла на самой границе с Российской империей. Панику сеяли газеты: «Чума уже шагает по территории России!» В правительство начали поступать запросы от депутатов Государственной Думы. Власти и поручили ответить на них известному ученому-чумологу профессору Даниилу Заболотному, которого в последний час назначили руководителем снаряжаемой в Маньчжурию противочумной экспедиции.

Прибыв на пограничную станцию Маньчжурии, а затем в Мукден и Харбин, профессор прежде всего начал научное расследование: что вызвало вспышку чумы? При каких обстоятельствах? Местный врач Богуцкий докладывал: в этой местности в разгар охоты на тарабаганов предприниматели сдают их шкурки тысячами.

Снова тарабаганы. Заболотный поинтересовался у Богуцкого, не было ли в здешних местах случаев заболевания среди самих грызунов.

– Я опрашивал местное население, – ответил Богуцкий. – Действительно, такие случаи были за пару месяцев до начала эпидемии. Население с давних времен считает тарабаганов разносчиками болезни, но больных зверьков никто не видел.

Требовалось срочно организовать работу экспедиции, пополняемой санитарными врачами, прибывавшими со всей России, определять функции и задачи отдельных отрядов, открывать бараки для госпитализации больных, обследовать каждую фанзу, выявлять и изолировать заболевших. Энтузиасты – врачи Лебедева, Мамонтов, Беляев, Громашевский – возглавили «летучие» отряды и энергично взялись за дело. Местное население всячески препятствовало госпитализации: заболевшие закрывались в своих нищенских фанзах, убегали от санитаров, разнося инфекцию.

Члены экспедиции работали без устали, пренебрегая опасностью. Появились и печальные последствия. Первой заболела врач Лебедева, лечение не помогало. Деятельная женщина, образец самоотверженности, она продолжала работать с высокой температурой. Вела собственную историю болезни, описывала ее симптомы и прочие тонкости, авось пригодится для науки. А больная с упреждением уже подписывала себе медицинский приговор: exitus letalis. Как врач она знала, что надежды нет. За этим занятием ее и застали Заболотный и Богуцкий, делавшие все для ее спасения.

Заразились и умерли от легочной чумы студенты-медики Беляев, Мамонтов, медсестра Снежкова. Заболотный тяжело переживал смерть товарищей. Вскоре он в качестве представителя России выехал в Мукден на международную противочумную конференцию, на которой ожидалось, что будет разгадана тайна маньчжурской чумы, и небезосновательно туда съехались светила бактериологической науки всего мира.

Высказывали различные мнения, гипотезы, вплоть до абсурдных, относительно природы заболевания. Профессор Заболотный на солидном аналитическом материале выдвинул свою «тарабаганью» гипотезу.

– Профессор, а вы держали в руках или хотя бы видели чумного зверька? – с иронией спросили ученого из зала. – Нет? То-то и оно. Нужна истина, а не предположения.

Страсти понемногу улеглись, решение конференции было принято в следующей редакции: «Хотя на сегодня нет прямых доказательств, что первые заболевания этой эпидемии вызваны тарабаганами, однако весьма вероятной можно считать гипотезу, что тарабаганья болезнь тесно связана с легочной чумой в Маньчжурии, Забайкалье, северо-восточной Монголии». Эта формулировка была принята большинством голосов.

Гипотеза подтверждена

Маньчжурская эпидемия была укрощена, члены экспедиции разъехались по домам, а профессор не спешил. Они со студентом Федором Исаевым, врачами Крестовским и Чурилиной остались, чтобы поставить последнюю точку в «тарабаганьей» гипотезе. Им предстояла экспедиция по Забайкалью, чтобы более глубоко исследовать проблему.

Руководитель экспедиции разделил небольшой отряд на две группы: Чурилина и Крестовский остались на пограничной железнодорожной станции Борзня, а сам профессор Заболотный с Исаевым продолжил поход в глубь степи.

Позади остались несколько десятков километров. Встречали тарабаганов, но здоровых. Поздно вечером прибились к небольшому поселению бурятов. Разговорились с местными жителями.

«Больной тарабаны? Видели, видели...». Ученый слышал это уже не впервые. Но почему же на их пути они не встретили ни одного такого? Допустим, на больного зверька трудно набрести, но где-то же должны быть их трупы?

Старый бурят долго не мог понять, чего от него хотят эти русские люди, наконец закивал головой:

– Труп тарабагана – нет! Труп есть шакал, орел-стервятник. Все есть.

Отдохнув у гостеприимных бурятов, путешественники утром двинулись дальше. Второй месяц они обследовали округ, на который указали им буряты, но все понапрасну.

Смертельно уставшие, они остановились на короткий привал. Была весна, над головой бездонное, чистое, без облачка, небо. Однако что это? Высоко-высоко в небе парил орел-стервятник. Он делал круги, постепенно снижаясь, явно преследуя какую-то цель, и вдруг, сложив крылья, стрелой ринулся вниз. У самой земли остановился, снова взлетел ввысь. Заболотный с Исаевым с интересом следили за полетами орла: не иначе, как преследует какого-то мелкого зверька.

– А знаешь, Леня, может, это больной тарабаган, – заметил профессор. – Помнишь, что рассказывали буряты? Пока грызун жив, орел-стервятник его не возьмет. Проверим, на всякий случай?

Исаев помчался к месту степной драмы. Так и есть, это – тарабаган. Он заметил человека, но не стал спасаться бегством, как обычно. Исаев накрыл зверька плащом.

– Наконец-то! – обрадовался ученый. – Классическая картина чумы, могу это утверждать и без специального лабораторного анализа. Однако проверим.

В полевой лаборатории Чурилиной и Крестовского они исследовали зверька. 21 июня 1911 года профессор Заболотный телеграфировал в редакцию газеты «Русский врач»: «Нашей экспедиции удалось поймать и наблюдать больного тарабагана, вскрыть и исследовать его. Бактериально констатирована типичная септико-геморрагическая бубонная форма чумы. Из трупа получена чистая разводка с характерными признаками чумной палочки».

Вскоре этот факт был официально подтвержден в «чумном форте» Кронштадта и Институте Пастера в Париже.

Президент Академии

Прошло 17 лет. В 1928 году профессор Заболотный, ранее избранный действительным членом Всеукраинской академии наук (ВУАН), прощался со студентами, коллегами по Женскому медицинскому институту – его избрали президентом ВУАН. Профессору устроили трогательные проводы. Его, человека мягкого характера, талантливого ученого, все любили. Многим студентам он помогал материально, урезая свои более чем скромные потребности, охотно растил научную смену.

В Киеве президент ВУАН принял дела, ознакомился с состоянием исследований, структурой научных учреждений. Нужно было налаживать настоящие, а не формальные деловые связи, расширять сеть учреждений физического, химического, биологического профилей. Начал с основания Института микробиологии и эпидемиологии.

Скромно, как всегда, отмечал он день рождения, когда ему исполнилось 62 года. Осень его жизни была щедрой на плоды. Об этом писал журнал «Профилактическая медицина»: 1928 год сочетает в жизни Даниила Кирилловича Заболотного несколько важных дат. Ровно тридцать лет тому назад Д.К. на основании собственных эпидемиологических наблюдений выдвинул гипотезу о роли диких грызунов в распространении чумы. Эта гипотеза была блестяще подтверждена и дала прекрасные результаты. Вторая дата – тридцать лет преподавательской деятельности Д.К. в качестве профессора кафедры бактериологии в Ленинградском женском медицинском институте. Многочисленные ученики Д.К. рассеяны не только в нашей стране, но и по всему миру».

День рождения – веха в жизни каждого человека и повод остановиться, оглянуться на пройденный путь. Именинник открыл свой архив. Вот портрет И.И. Мечникова с автографом: «Бесстрашному ученику от восхищенного учителя с пожеланием удач в борьбе с нашими микроскопическими врагами». Письма, письма... Наугад открыл дневник. Старая запись: «Веселой, правдивой, чуткой, милосердной была Милочка. Другой такой у меня не будет...». Запись – как соль на рану. В 1919 году он перевез больную Людмилу Владиславовну на Подолье, где и климат помягче, и жизнь несколько лучше, но было поздно – верная его подруга жизни вскоре умерла от туберкулеза. Был сыночек Петя, была Милочка, а сейчас он совершенно один. Если не считать пятерых приемных детей, живущих в его селе, о которых он годами заботился, как о своих родных. В Ленинграде остался приемный сын-китаец – профессор спас его мальчиком от верной смерти во время эпидемии чумы в Китае.

Недолго предавался ностальгии Даниил Кириллович. Из Москвы позвонил нарком здравоохранения Семашко, просил немедленно выехать в Донбасс в Рутченково, где обнаружены случаи брюшного тифа. Нужно ликвидировать эпидемию в зародыше.

Командировка в Рутченково, в другие регионы Украины, контакты с местными специалистами, властями подсказали президенту Академии пути дальнейшего развития отечественной науки. Он понял: необходим союз науки и практики. Фундаментальные исследования нужны, но ученые не должны витать в облаках, а помогать поднимать народное хозяйство.

В мае 1929 года весь состав президиума ВУАН встречал у себя дорогих гостей – шахтеров и металлургов Донбасса: наука побраталась с практикой. Идею такого единения президент горячо отстаивал на недавнем общем собрании Академии.

«Любите науку и правду...»

В конце ноября 1929 года Даниил Кириллович выехал в служебную командировку в Ленинград. В Украине стояла еще поздняя осень, а в северной столице – зимняя вьюга. Будучи человеком исключительно скромным, президент Академии не стал договариваться, чтобы к вокзалу прислали машину. Как всегда, направился к трамвайной остановке, более часа ожидал трамвая. Возвратившись в Киев, слег в постель – воспаление легких. Спасти его не удалось.

Ученые, рабочие, крестьяне несли гроб с его телом от Большой Житомирской, где располагался основанный ученым Институт микробиологии и эпидемиологии, до конференц-зала Академии наук по улице Короленко (ныне – Владимирской). В последний путь ученого провожал весь Киев.

А в его более чем скромном однокомнатном жилище при институте (вторую комнату он отдал под лабораторию) все оставалось так, как и при жизни. На письменном столе – рукопись, письма, новые научные издания, раскрытая записная книжка. Последняя запись: «Непременно написать доктору Пономаренко». И далее: «Помочь деньгами нуждающимся детям Чоботарки». Не успел.

А сегодня... Сотрудники Института микробиологии и вирусологии имени Д.К. Заболотного НАН Украины каждый день проходят на работу мимо бронзового бюста основателя этого известного научного учреждения. Приветливым, доброжелательным взглядом встречает Даниил Кириллович своих наследников и последователей. Кажется, он и сегодня жив и вот-вот скажет им: «Дети мои дорогие, любите науку и правду».

...«Светя другим, сгораю» – эти слова предложил написать на эмблеме медицины известный голландский врач Ван Тюльп. Такая характеристика вполне соответствовала бы жизни и деятельности нашего славного соотечественника.